Прекрасные изгнанники - Мег Уэйт Клейтон

— Если мы будем на мосту, когда прилетят бомбардировщики, лучшей цели им не найти, — заключил Хемингуэй.

По мосту поехала запряженная мулом телега.

Мы с минуту за ней понаблюдали.

Выбора не оставалось, надо было поскорее переправиться на другой берег.

Эрнест с Хербом, чтобы облегчить вес, вылезли из автомобиля, Делмер включил сцепление, и мы по раскачивающимся доскам поехали следом за телегой.

В середине моста зияла дыра, как мне показалось — размером с нашу машину. Я старалась не смотреть вперед и продолжала делать заметки, не пропускала ни одной детали, чтобы потом описать все так, как было на самом деле. Я снова стала храброй девочкой Эрнеста, а он — моим веселым фронтовым товарищем. И еще я мысленно повторяла себе, что умею плавать. Я и правда очень хорошо плавала.

Марсель, Франция

Май 1938 года

Нам повезло: мы не сорвались с моста и не утонули в глубокой полноводной реке. Вернувшись в Мадрид, я телеграфировала в «Кольерс», что собираюсь написать материал о беженцах, которых мы видели на шоссе возле Барселоны. О девушке с канарейкой. О старушке, которая прижимала к груди курицу. О молодой женщине с детьми, которая подкрашивала губы, глядя в зеркальце пудреницы, — уж не знаю зачем, но было в этом что-то героическое. Мне ответили, что материал ко времени публикации устареет, что вместо этого мне следует ехать во Францию, Англию и Чехословакию и уже оттуда присылать статьи о надвигающейся войне.

Как же я не хотела покидать Испанию, где простые люди сражались за свою свободу! По сравнению с этим все остальное казалось таким мелким и незначительным, но сейчас внимание всего мира было приковано к Судетской области, пограничному району Чехословакии, который Гитлер — под предлогом того, что проживающие там этнические немцы якобы нуждаются в защите, — похоже, вознамерился также присоединить к Германии. В итоге я вместе с Эрнестом и Хербом добралась до Марселя.

— Муки, не оставляй меня ради каких-то чехов, — попросил Хемингуэй в нашу последнюю ночь. — Это же кучка вшивых немцев, им на все плевать.

— Клоп, чехи не австрийцы, они не любят Гитлера, — возразила я. — Это простые люди, которые хотят, чтобы их оставили в покое.

— Мы с Хербом поедем в Мадрид, давай с нами.

— В Мадриде мне не для кого писать. У меня даже испанская виза уже закончилась, и уж точно нет концов, чтобы обойти все их бюрократические препоны.

— Тогда поехали в Париж. Разве Прага сравнится с Парижем?

— Я бы с радостью, сам знаешь, — ответила я, хотя это было правдой только наполовину.

Меня снова, как тогда в Испании, накрывала депрессия, я не знала, встретимся ли мы снова, если наши пути разойдутся.

— Главное — работа, — твердо заявила я. — А это значит, что ты должен поехать в Мадрид, а я — в Чехословакию.

Работа, которая для Эрнеста тоже всегда стояла на первом месте, для меня сейчас была единственным, что отгоняло прочь все страхи Сент-Луиса, безумство Мадрида и накатывающую хандру. Но у Клопа в тот момент было такое выражение лица, что я почувствовала себя предательницей. Я смотрела на него, моего любимого фронтового товарища, и понимала, что до смерти не хочу путешествовать одна и спать в холодной постели тоже не хочу.

— Думаю, сначала сделаю репортаж из Франции. Прокачусь по стране, а ты пока съездишь в Мадрид. А потом давай встретимся в Париже, — предложила я.

— Вот и славно! — обрадовался Эрнест. — В Париже можно объедаться деликатесами, пить шампанское и заниматься сексом по три раза в день. Мы станем писать свои романы, и все будет лучше некуда.

— Но, Бонджи, я должна потом отправиться в Чехословакию.

— Ладно, но я буду по тебе безумно скучать, и ты вернешься в Париж.

— А еще, — добавила я, — мне придется поехать в Англию.

— Ну что же, Англия так Англия, — покладисто сказал Эрнест. — Может, там и Делмер к нам присоединится. И Херб, даст Бог.

Во Францию я отправилась одна. Ехала мимо новых танков на дорогах Бургундии, проезжала через новые укрепления в Альпах, разговаривала с солдатами и таможенниками, со всеми, кто сохранил хоть толику здравого смысла и понимал, что Франция и Германия находятся накануне войны. Эрнест с Хербом были в Мадриде, и там Хемингуэй в холле «Флориды» чуть не послал в нокаут репортера из «Дейли уоркер» просто за то, что тот начал задавать вопросы по поводу его антифашистских взглядов.

Снова встретились в Париже. Я целыми днями терзала всех, кто имел хоть какой-то доступ к информации, а находить таких людей я мастер, вопросами об угрозе войны с Германией. А вечерами сытно ела и напивалась допьяна с Эрнестом. И все было хорошо, пока я не начала планировать поездку в Чехословакию.

— Я должна лететь, Клоп, — сказала я. — Машину оставлю тебе.

— Но ты еще не дописала свой материал о Франции.

— Дописала. И уже отослала в «Кольерс».

— Ты сама говорила, что материал сырой и они в таком виде его не напечатают. Ты не можешь отправить в редакцию тысячу страниц и ждать, что они за тебя это сократят.

— Какая там тысяча, не преувеличивай. И потом, я попросила «Кольерс» прислать мне свои комментарии и пожелания.

Ага, а еще перечислить мне аванс, потому что все деньги до последнего цента раздала солдатам, которых встречала на пути из Испании. Они нуждались в деньгах гораздо больше, чем я.

— На хрена мчаться куда-то сломя голову и бросать меня, если ты даже еще не довела до ума материал о Франции?! — возмущался Эрнест.

— «Кольерс» платит тысячу долларов за статью, — сказала я. — Это мой хлеб насущный.

— Поехали вместе в Испанию. Я испеку тебе твой хлеб.

— В «Кольерс» и так недовольны тем, что я с опозданием написала материал о Франции. И ты знаешь, я тянула, потому что никак не могла попрощаться с Испанией. В общем, я пообещала прислать им статью о Чехословакии к восемнадцатому июня, не позже. А о Великобритании — к десятому июля.

— Оставайся лучше в Париже. Будешь предаваться пороку, валяться в кровати, а я стану с тобой нянчиться. Приносить по утрам из пекарни свежую выпечку. Багеты. Круассаны. Все эти маленькие булочки с изюмом, которые ты так любишь.

Даже если бы я сама и не хотела отправляться в Чехословакию, если бы не заключила контракт, который обязывал меня туда поехать, я бы все равно не смогла зависеть от женатого мужчины. Да и от неженатого тоже. Так что Хемингуэй не смог меня уговорить и в конце концов сдался.

— Ладно, Дочурка, но хотя бы будь благоразумна. И помни, что я без тебя очень скучаю. Ты ведь проведешь в Чехословакии всего несколько недель? А потом мы могли бы вместе поехать домой, — предложил он.

— И быть на расстоянии телефонного разговора с тем, кому я не могу позвонить? — спросила я, а сама представила, как буду ворочаться в постели одна, пока он будет спать со своей женой. — Это не может продолжаться до бесконечности, Клоп.