Однажды в полночь - Джулия Энн Лонг

– Мать умерла, когда мне исполнилось семь. Она рассказала обо всем и отдала мне медаль как раз перед смертью.

Всего семь лет! Это так мало!

– Семь лет! В этом возрасте я…

– …терроризировал своих братьев и сестру. Можно не сомневаться.

– Я был самым младшим. Так что терроризировали меня.

Но он отвлекся. Должно быть, Томми была независимой и властной девчушкой, этакой шаровой молнией. Смешливой, шустрой и с быстрым умом. Испытала ли она ужас от смерти матери? Переживала свое одиночество?

– А что стало с вами? У вас появилась другая семья?

– Меня отправили в Бетнал-Грин.

Томми просто сообщила сам факт. К такому повороту он не был готов. Ее слова оглушили его.

Работный дом! Ее отослали в работный дом! Такое часто случалось с сиротами. И это еще если им улыбнулась удача. Значит, вот откуда она знает об этих детях.

Томми сверкнула улыбкой, наслаждаясь его замешательством.

– Это совсем не Итон и не Оксфорд. Вы сейчас об этом подумали, мистер Редмонд?

– Полагаю, это не одно и то же, – вежливо ответил он.

– Но не смейте думать, что я была жалкой, Джонатан, – быстро предостерегла она его, поняв, о чем он подумал. – Я никогда не была жалкой. У меня там появилось огромное количество друзей и осталось до сих пор.

– Почитателей, вы имеете в виду.

В уголках ее губ появилась улыбка, потом губы растянулись, и теперь Томми улыбалась весело и широко.

– Готов спорить, вы были кошмарным ребенком, – мягко сказал он.

– Точно. Абсолютно невозможной, но зато крепкой, умненькой и упрямой.

– И высокомерной.

– И высокомерной, – согласилась она. – А еще нахальной. Вне всякого сомнения, уроки, которые мне преподнесла судьба, чтобы научить выживать, оказались много полезнее, чем те, которые получили большинство девочек моего возраста.

Джонатан поверил бы ей, его убедили бы бравада и бесцеремонная практичность, если бы не мука, которую он увидел в ее глазах и услышал в ее словах, когда клочок материи, значивший для нее все, уплывал прочь.

У Редмонда была большая семья, которая привязывала его к жизни. Это было мучительно, но одновременно он чувствовал себя абсолютно защищенным от внешнего мира. А у Томми жизненная опора была эфемерной – военная медаль. И судя по всему, отец ее тоже внушал ужас.

А насчет подобных отцов ему было кое-что известно.

– А медаль…

– Я сумела припрятать ее так, чтобы достать при первой возможности. Это было единственное доказательство того, что я та, за кого себя выдаю. Потому что он отдал ее матери в их лучшие времена и сказал, что это самая большая ценность, которой он обладает. Я хранила ее для него все это время. Мать наказала мне найти его, если возникнет необходимость, и показать ему медаль.

– И эта необходимость возникла.

Тут Томми снова начала непроизвольно разглаживать рубашку на коленях.

– Может быть.

Возникла пауза.

– Джонатан, можно мне вас спросить? Вы ведь с ним знакомы. Как он выглядит?

Джонатан замялся.

– Что вы хотите узнать о нем?

– Вы собираетесь меня щадить? – возмутилась Томми.

– Ладно, значит, буду прямым и резким. Он человек холодный, безжалостный, властный и богатый. У него напрочь отсутствует обаяние, по крайней мере, мне так показалось. Я ему не понравился. Ему очень нравится мой отец, который, кстати, чем-то его напоминает. Вы тоже весьма и весьма похожи на него.

– Он весьма красивый мужчина, – вдруг сказала Томми. – Во всяком случае те его места, которые я увидела.

– О да. Только из-за вашей красоты вас и терпят.

Она снова рассмеялась. А потом взялась за волосы, которые, просохнув на солнце, вновь стали виться и легко трепетать на ветру. Зажав в руке, Томми крутила и крутила их, пока на затылке не образовался тяжелый узел, который она закрепила и грациозно, и нетерпеливо, и таинственно, – так как это умеют делать женщины. Женщины даже не понимают, насколько часто они выдают свое «я» подобными жестами, какими могут быть трогательными, волнующими, вызывающими любовь и раздражение в эти мгновения. Такими приемами привлечь мужчину гораздо проще, чем пользуясь разного рода калькуляциями.

– Это ненадолго, – пробормотал Джонатан, имея в виду пучок.

Ему стало интересно, что он почувствует, когда дотронется до этих волос цвета красного дерева. Казалось, что они постоянно хранили в себе тепло, как тихо тлеющий огонь.

– Все ненадолго, – философски заметила Томми. Поправив пучок на затылке, она вытянула из него прядь, которую обернула вокруг уха, как рыболовный крючок, предназначенный для ловли мужских сердец.

И теперь, когда Джонатан восстановил самообладание, другие его эмоции резко заявили о себе. Томми подняла руки, чтобы поправить волосы, тогда он смог увидеть – и этого невозможно было не заметить! – острые темные соски, приподнявшие влажную ткань рубашки. Ощущение от увиденного было сродни опьянению от глотка виски, который сразу ударил в голову. Груди у нее были небольшими и топорщились вверх. Джонатан вдруг явственно представил себе, что будет, когда он возьмет ее сосок в рот. В паху немедленно отозвалось, он почувствовал, как возбуждение овладевает им. Узкие плечи ее были молочно-белыми и гладкими. А линии тела от плеч к тонкой талии и дальше, к бедрам и к обнаженным коленям и лодыжкам, вдруг показались ему невыразимо чувственными.

Судя по всему, Томми ощутила перемену атмосферы. Она посмотрела на Джонатана, вопросительно приподняв брови. А потом коротко усмехнулась.

Чертовка отлично понимала, что делает! Это позабавило Редмонда и произвело на него впечатление. Эффект от ее действий был несомненным.

Смущаясь, он откинул влажные волосы назад.

Томми оглядела полученный результат.

– Очаровательно, – заявила она, хотя совершенно очевидно подразумевала прямо противоположное.

Джонатан лишь усмехнулся в ответ и, лениво потянувшись, откинулся на локти. У него не было сомнений, что в этот момент Томми разглядывает его тело и не может оторвать взгляда. Но при этом будет пытаться делать вид, что ей это безразлично. Джонатан знал, что хорошо сложен. У него имелся свой повод для тщеславия.

И свои хитрости.

Томми последовала его примеру. Теперь они оба лежали на спине, раскинувшись на песке, подмяв под себя осоку и полевые цветы. Одежда на них сохла в солнечных лучах. Почти добравшееся до зенита солнце щедро заливало их своим теплом.

«Будет ли какой-нибудь вред от чуточки тщеславия?» – подумал Джонатан.

Они были полураздеты и одни. Солнечное тепло окутывало их, словно невесомое шелковое покрывало. Им было спокойно. Они чувствовали себя заговорщиками, понимая, что защищены от уловок и хитростей каждого, потому что, конечно, были намного умнее прочих и, главное, им ничего не хотелось друг от друга.