Дурман для зверя - Галина Чередий

— Я был занят, мама.

— Чем? Я звонила в офис и Людмиле…

— Что ты хотела? — перебил ее.

— Родион пропал!

— Мы только вчера имели сомнительное удовольствие лицезреть его пьяную физиономию. Когда он успел пропасть?

— Ушел рано утром, никому ничего не сказал, на своей квартире не появлялся, на звонки и сообщения не отвечает.

— Не вижу повода для паники. Это же не в первый раз, и еще не глубокая ночь. Уверен, несколько часов спустя мне позвонят из какого-нибудь клуба с просьбой забрать его бесчувственное туловище.

— Захар! Это же твой брат!

— Мама, это же твой сын! — равнодушно огрызнулся я.

— Он машину бросил! И карты оставил! Мне не пришло ни единого сообщения о его платежах за все время!

— Отсыпается у дружков или очередно…

— Захар! С ним что-то не то, я чувствую!

О, прошло всего-то чуть более четверти века, а у тебя материнский инстинкт проснулся.

— Захар, ты должен найти брата! — продолжила насиловать мои барабанные перепонки мать. — Он такой неприспособленный, ранимый…

Бесполезное недоразумение, только и способное создавать проблемы и мешать людям получать вполне заслуженное удовольствие. Да, я в курсе.

— Прямо сейчас, Захар! — Уже не просьба, а требование. В этом вся моя родительница.

Это она у нас в семье голова и всегда решает, что, когда, кому и как делать. Достало.

— Найду, как смогу, мама! — отрезал я и услышал шум воды в душе.

— Захар!

— Хорошо, выезжаю!

Скотина! Он опять и не подумал о предохранении! Но что-то и моих истерических воплей «Надевай резинку!» тут тоже не прозвучало.

Я зло скребла кожу ногтями, стремясь поскорее смыть с себя сперму Захара.

— Я уезжаю, — сообщил он, появляясь огромной темной тенью с другой стороны матовой душевой перегородки. — Повторюсь, если ты меня не поняла сразу: теперь ты живешь тут, о любом выходе из дома ставишь меня в известность звонком или сообщением, а я решаю, нужно ли это. «Забывать» не советую. Со своими бывшими дружками никаких контактов. И никаких — значит, именно никаких, Аяна. О любой попытке нарушить правила я тут же буду осведомлен, можешь не сомневаться. А вслед за этим будут и последствия.

— Как я узнаю, что…

— Не начинай! — грубо оборвал он меня. — Я сказал, что их отпустят. Так и будет.

— А когда отпустят меня? — спросила, добавив в голос яда, подставляя под струи лицо.

— Мне пора, — проигнорировал мой вопрос котоволчара. — Завтра тебя ждет нелегкий день, да и у меня полно забот.

— Ты женат? — неожиданно вырвалось у меня.

— Абсолютно не твое дело. — И он направился из ванной.

— А что, блин, мое дело?

— Наше совместное удовольствие, де-воч-ка. Хотя мое — в приоритете.

— И что, так теперь и будет? — Мне захотелось заорать и разбить чертово стекло. — Ты приходишь когда хочешь, трахаешь меня как хочешь и просто сваливаешь?

— Как только я действительно стану тебя иметь именно так, как я хочу, так и будет, а пока уж как выходит. — Не расслышать насмешку было невозможно. — Доброй ночи, Аяна.

Я нарочно стояла под душем, сколько смогла выдержать. Будто вода могла смыть все то дерьмо, в которое превратилась моя жизнь.

Непривычно широкая постель после моей узкой койки на втором ярусе, чужая квартира, считай, практически тюрьма, где я сама себе ответственный тюремщик, пустота и тишина после постоянного чувства присутствия кого-либо в одном с тобой пространстве. Все это, не говоря уже обо всех переживаниях, совсем не способствовали нормальному отдыху. Да еще этот неотвязный аромат недавнего присутствия Захара при полном отсутствии сейчас. Странно, конечно, но, похоже, я бы предпочла даже его компанию в этот момент полному одиночеству. Пусть бы бесил и раздражал, но я бы тогда не казалась себе такой маленькой и никчемной, не нужной никому, свернувшаяся клубком на этой такой большой для меня одной кровати. Как там парни? Уже дома? Волнуются обо мне? Ненавижу тебя, долбаный ты златоглазый Захар. А Шмеля вообще хотелось удушить. И все же… Я предпочла бы видеть сейчас хоть кого-то, нежели быть одной. Когда я наконец пригрелась и отключилась, не уловила, зато проснулась резко, словно кто с постели скинул. Снова этот странный мучительный сон! В нем внутри нечто ворочалось во мне, такое сильное, огромное даже, отчего тело ощущалось тесной оболочкой, тонкой, но нерушимой и от того удушающей. Как коробка из костей и кожи, что неминуемо уменьшалась в размерах, как кусок шерсти в кипятке. Такая тонкая или даже хрупкая, сквозь которую видна моя неизведанная прежде свобода, но и прочная при этом. Прорвать ее можно, лишь разрушив окончательно, а это пугало так, что я сидела вся потная и дрожащая от внезапной паники, дико озираясь на стены малознакомой комнаты.

Поняв, что уснуть все равно уже не вариант, я включила свет, нашла на столе свой телефон и еще одно щедрое пожертвование от моего «господина». На пропитание и мелкие расходы, так понимаю. Бери, Аяна, и благодари щедрого барина, холопка. Искушение все же ослушаться и позвонить было так велико… но тут я вспомнила и тот подвал, где с нами чуть не сотворили ужасное, и последнее видео… Нет, не время рисковать так и столь многим, пока я понятия не имею, насколько реальны все угрозы и наверняка за мной присмотр поначалу особенно тщательный.

Залезла в контакты и скрипнула зубами, поняв, что у меня их оставлено только два: «Мама» и «Захар». Мстительно прищурившись, набрала своего шантажиста и ждала ответа. Полшестого, но ты сам приказал, так что так тебе и надо, и похрен мне, если придется кому-то объяснять, что за девка звонит…

— Слушаю! — Голос его не звучал сонно, скорее уж устало, и мне на малю-ю-юсенькое мгновение все же стало стыдно. Я ведь слышала часть разговора с его матерью, и, как понимаю, в их семействе проблемы, которые ему и предложено было решить.

— Иду на пробежку, — заявила без всяких вежливостей.

— И не спится тебе, — хмыкнул Захар. — Ничего, я это скоро исправлю. Как вернешься — отзвонись. И оденься нормально — с утра холодно очень, а ты мне не в доктора играть нужна.

Скотина!

Консьержка проводила меня пристальным взглядом, явно прикрепив на спину табличку «шлюха» или типа того. Зато рядом с домом обнаружился ухоженный парк, где бегать было одно удовольствие. Что я и делала, пока мышцы не забастовали, а голова не опустела. Волшебное средство, что неизменно срабатывало, сколько себя помню.

На обратном пути в лифт со мной вошел долговязый парень и стал пялиться, осматривая с ног до головы совершенно бесцеремонно. Когда добрался до глаз, я ответила столь же наглым прямым взглядом, и он неожиданно стушевался и покраснел.