Берег Турецкий. Жить счастливо не запретишь - Александр Викторович Соболев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В шесть тридцать прозвенел будильник. Катя к тому времени уже умылась, собралась в дорогу, одела походный вариант костюма – белые кроссовки, джинсы, черная накидка на плечи, черный платок. Посмотрел на себя в зеркало – как монахиня. Усмехнулась отражению. Все там будем. Туда и едем.
Через полчаса Катя встретилась с детьми на завтраке. В ресторан она вошла первая. Рисовая каша с маслом и пшеничная булочка. Вишневый компот и три дольки апельсина.
Настроение, несмотря на ночной недосып, было прекрасным. Кате казалось, что она едет в прекрасное светлое место. Там ее будут ждать только хорошие впечатления. Она уже ездила в Демре восемь лет назад. Еще до болезни. И старательно гнала от себя воспоминания прошлой поездки. Надо все забыть. Всегда лучше, когда в первый раз. Как будто открываешь новый мир. Новое место. Новые впечатления. Как в детстве. Плохо, когда ты старый и больной, когда ты все знаешь. Все видел. Ничем тебя не удивишь.
А Катя сегодня хотела удивляться. А лучше каждый день. И так до конца жизни. Так правильно. Очень хотелось.
Катя села в автобус у окна. Рядом – Лариса. Дети расселись по парам. Даже Маша нашла себе подружку. Девчонки без умолку щебетали, хохотали, показывали фотки из своих телефонов. Видимо, накануне весело проводили время. Это же хорошо, – подумала Катя, – я для них скучное прошлое. И это нормально. Или не нормально? Смотря, что ты хочешь? Не знаю. Отстаньте!
Катя отвернулась к окну. Автобус тронулся. Включился микрофон, гид представился и рассказал о программе поездки. Катя не слушала. Она примерно представляла, что ее ждет. Вряд ли что-то могло измениться в этом мире за последние восемь лет. Кроме ее самой, конечно.
За окном мелькал типичный турецкий пейзаж: большие плантации гранатовых и мандариновых деревьев, бананы и даже пшеница. На горизонте возвышались величественные горы без снежных шапок. Потому что невысокие, наверное. Придорожные посадки заграждали ближнюю перспективу. Сперва это раздражало, но потом Катя смирилась, ничего не поделаешь. И заснула.
Спала долго. Что снилось, в памяти не отложилось. Открыла глаза, когда пригласили на выход к Храму Николая Чудотворца. Катя достала платок с красными петухами. Повязала голову. Из доминканской монашки мгновенно преобразилась в русскую деревенскую бабу. Правда не традиционную, слишком тощую. Кате всегда казалось, что в деревне взрослые женщины должны быть в теле. Потому что много физической работы, потому что нужны мышцы. Такой, например, была ее мать, такой была и бабушка.
Катя посмотрела вокруг. Больше половины приехавших туристов – простые русские женщины за сорок-пятьдесят. Наверное, с возрастом люди больше думают о боге, предполагают, что, посетив святые места, приблизятся к просветлению. Или станут лучше, или им зачтется на небесном суде, как доброе дело. Возможно, и так. Катя в бога не верила. В раннем детстве ее крестили родители. Иногда она ходила в торжковскую церковь на Пасху. Даже ставила свечки за здравие Божьей Матери.
После того, как погиб Ванечка, Катя почти два года посещала Храм и ставила свечки за упокой сына, иногда за здравие. Вдруг, он живой? Может, Ванечке это и помогло. Но Кате душевного равновесия не принесло. Она неистово молилась, причащалась, исповедовалась и держала пост. Тоже не помогло.
– Таков твой путь, – сказал ей очередной батюшка.
– Страдать? – Катя посмотрела на святого отца исподлобья.
– Пути господни неисповедимы. Молись и ты обретешь земной покой, – поп перекрестил Катю рукой в золотых с разноцветными каменьями перстнях.
– Спасибо, – Катя изобразила смиренное лицо.
– У каждого своя дорога в храм, – сказал на прощание батюшка, заметив разочарование в лице Кати, – не отчаивайся, сестра. Все под богом…
Наверное, Катя неправильно веровала. Слишком много строптивости было в ее характере. Слишком много дерзости. А так нельзя. Но и по-другому у Кати не получалось.
Туристы прошли через турникет. Спустились метра на два ниже уровня земли. Культурный слой, объяснил гид, конский навоз, палая листва, прочие отходы жизнедеятельности людей. Бабки справа и слева крестились на каждый угол неокрашенной и неоштукатуренной церкви. Наверное, так принято, подумала Катя. И тоже перекрестилась пару раз. От меня не убудет.
В церкви внизу стало прохладно. Пожилые туристки с облегчением воздохнули. Но Кате не нравился холод. Ей захотелось вернуться наверх, к теплу и солнцу. Но не уходить же раньше времени. Ради чего я тогда сюда ехала? Катя достала из сумки еще один платок, и замоталась потеплее, обхватила себя за плечи. Надо немного потерпеть.
Толпа под рассказы гида вошла в главное помещение Храма. Потертый мраморный пол, который раньше был ровным. Две колонны, поддерживающие неизвестно что. Наверное, во времена Николая здесь находился потолок. В зале в косых солнечных лучах летали облачка пыли. Или это туман? Сырость? Не должно быть в таком жарком климате. Наверное, показалось.
Захотелось присесть. Катя увидела слева обычный деревянный бесхозный стул. Присела. Сразу подбежал Артем и Лиза, напряженно посмотрели на мать.
– Все нормально, – успокоила она детей, – я посижу. Не обращайте внимания. Идите дальше. Послушайте, что рассказывают люди.
Туристы разбрелись по галереям Храма. Сзади алтаря зияли две черные арки-ниши. Кате показалось, что в левой нише кто-то стоит. Она помахала этому человеку, если это человек, а не демон или дух святой.
Воздух вдруг сгустился. Кате стало трудно дышать. Она с надеждой посмотрела на Ларису, но та как будто замерла и смотрела в одну точку вверх, куда-то под купол Храма. В этот мгновение из ниши вышел человек. Две руки, две ноги. Перешагнул через ограждения и направился в сторону Кати.
– Ой, мамочки! – перекрестилась Катя.
По мере приближения человека, Катя поняла, что это молодой человек. В штанах и курточке пиксельно-камуфляжного раскраса.
– Лариса, – прошептала Катя и перекрестилась еще раз, – ты видишь?
Лариса не ответила.
У парня на лице была маска голубого цвета. Наверное, ковид. Парень приближался, и приближался, обходя медленно движущихся туристов. Катя вдруг поняла, что она очень хорошо знает этого человека. Это ее Ванечка! Откуда он здесь? Почему? Неужели ее мальчик жив?
– Здравствуй, мам, – Ванечка удержал мать, которая хотела встать. Встал перед ней на колени, положил руки на ее ладони.
– Ванечка, – не мигая Катя смотрела на родные глаза, – ты откуда здесь? Почему ты в маске? Болеешь? Что с тобой?
Надо бы заплакать, но слез не было. Как будто какой-то предатель перерыл канал снабжения слезами. Так было бы легче. Так было бы правильнее. Без слез несерьезно. Не по-матерински. Так нельзя встречать сына, которого не видела семь лет.
– Нет, мам, со мной все хорошо, – Ванечка улыбнулся глазами. Его милые родные глаза. Как же без тебя, милый сынок, мне было плохо. Катя сжала Ванечкиных ладони. Они были теплые. Живые. Катя даже удивилась.
– Ты живой, сынок?
Ванечку хоронили в ноябре. Привезли закрытый гроб. Открывать не разрешали. Объясняли, что тело сильно обезображено. Мол, труп ее сына долго лежал в лесу. Началось разложение, и его подпортили птицы и грызуны.
– Как же вы его опознали? – спросила Катя.
– По жетону. Взяли анализ крови, все совпало, – ответил угрюмый майор, сопровождавший гроб Ванечки.
– Мне надо его видеть! – повысила голос Катя.
– Не положено, – отрезал майор.
– Я вам не верю! Его там нет! – крикнула мать.
– Вам не понравится то, что вы увидите, – предупредил офицер.
– Мне все равно, – не сдавалась Катя.
– Откройте, – махнул рукой майор, отошел от гроба и прикрыл воротником лицо.
Два бойца одели респираторы, взяли молоток и гвоздодер. Катя, поддерживаемая Сергеем, сделала два шага вперед. Скрипучий звук
