Воспоминание о будущем - Михаил Хазин

Но вернемся к сопоставлению экономикс и политэкономии. Последняя имеет четкий и понятный механизм развития, который определяет условия существования и людей, и фирм. А вот как можно в рамках понимания правильного поведения фирмы предсказать то, насколько изменится общая конъюнктура рынка? Ведь общие условия (например, конфигурация сосуда из примера с газом) никак от поведения фирмы (молекулы) не зависят, а значит, изучая молекулу (фирму), невозможно понять, как этот самый сосуд будет меняться! В общем, проблемы, проблемы…

Причем преодолеть эту проблему, оставаясь в рамках экономикс, невозможно, а переход к подходам политэкономии тоже невозможен – немедленно вылезет логика А. Смита и конец капитализма. Значит, нужно продолжать бессмысленные попытки объяснить необъяснимое, что мы сегодня и наблюдаем. И все попытки попенять экономиксистам (ужасное слово, но как их еще назвать? сторонниками мейнстримовской версии экономики? последователями неоклассики?), что они не могут объяснить происходящие в реальной жизни кризисные процессы, бессмысленны, табу на конец капитализма для них сильнее. В том числе и потому, что лежит в основе методологии и предметного языка этой «науки» (кавычки здесь представляются вполне уместными).

А с точки зрения политэкономии (точнее, того ее направления, которое мы развиваем в своих исследованиях) сегодняшний кризис резко выделяется в череде всех предыдущих. Тут можно даже не разбираться, чем отличаются обычные циклические кризисы от ПЭК-кризисов, о чем я писал в предыдущей главе, можно отметить только одно: дальнейшее расширение рынков просто невозможно, они сегодня носят абсолютно глобальный характер. И это значит, что та логика, которая для А. Смита и К. Маркса была понятной, но достаточно абстрактной, стала предельно конкретной.

Главный вывод, который можно сделать из вышесказанного, – необходимость поиска новых моделей развития экономики, т. е. фактически возврат к программе К. Маркса. С учетом прошедшего времени – возможно, другими методами. Вопрос о том, есть ли альтернативы у его рассуждений, в общем, с точки зрения настоящей книги вторичен, хотя я к нему еще вернусь в рамках описания базовых моделей социально-политических систем (глобальных проектов). Пока же просто отметим, что избежать этой программы невозможно.

Фактически из вышесказанного следуют два главных вывода.

Первый состоит в том, что вся экономическая наука ХХ в. развивалась в рамках противостояния двух идеологических платформ: марксистской политэкономии и антимарксистской Экономикс. Разумеется, были и другие теории и научные школы, например австрийская, однако и они укладывались в рамки этого идейного противостояния. И развитие кризиса показало, что платформа на базе экономикс не в состоянии предъявить четких и внятных причин и механизмов происходящего в настоящий момент экономического кризиса, причем главным образом по идеологическим причинам. И для этого явления есть понятное и внятное объяснение, приведенное выше.

Можно привести и еще один, пусть не прямой аргумент. Как я уже писал в начале книги, кризис в мире продолжается уже более 10 лет, но при этом ни одна из премий «памяти Нобеля» по экономике, которые вручаются каждый год нескольким экономистам (принадлежащим, разумеется, к школе экономикс), не была вручена за его исследования. То есть, иными словами, с точки зрения корпоративной логики представителей этой школы, исследования кризиса не являются чем-то важным и существенным. Разумеется, с точки зрения любого нормального человека, такая позиция является крайне странной, однако обсуждать ее представители этой корпорации тоже отказываются.

По описанным выше причинам.

Наша теория, построенная на изучении разделения труда как главного механизма развития, возникла в рамках политэкономии и, возможно, могла бы получить развитие еще в 20-е годы прошлого века. Однако политические разногласия Розы Люксембург, которая была главным теоретиком этого направления, с Лениным в начале ХХ в. привели к тому, что и в СССР соответствующее направление было табуировано (и тоже по идеологическим причинам, только – другим!) и вновь возникло только в начале 90-х годов. Что и позволило создать концепцию, описывающую протекание современного кризиса, причем закончена она была более чем за пять лет до его начала.

Однако у этой концепции есть один серьезный недостаток с точки зрения ключевой логики марксизма. Дело в том, что она описывает базовый механизм развития собственно капитализма, но практически бесполезна для описания посткризисных реалий. Она показывает, что механизм развития, построенный на углублении разделения труда, достиг своего предела, она позволяет оценить масштаб предстоящего кризиса и эффективность тех или иных мер, направленных на его замедление, но она ничего не может сказать о новых механизмах развития, которые появятся после кризиса, эта задача выходит за рамки теории. И таким образом, проблема, поставленная еще Марксом, которую усилиями капитализма удалось практически полностью закрыть к рубежу ХХ в., вновь встала перед человечеством в полный рост. Что будет после конца капитализма?

Второй вывод из сказанного выше состоит в том, что в условиях кризиса у человечества есть вполне конкретные и весьма практические вопросы, ответы на которые теоретически должны быть найдены именно в рамках экономической науки. Однако эти вопросы, а именно поиски альтернативных хозяйственных механизмов, сегодня табуированы в рамках мейнстримовской экономической теории и полностью отсутствуют в рамках политэкономии, которая уже давно никак не связана с практической хозяйственной деятельностью. Это означает, что, возможно, кризис пойдет по одному из самых жестких сценариев; более того, совершенно не очевидно, что его вообще удастся легко и быстро остановить.

У меня нет иллюзий, что просто постановкой вопроса ситуацию удастся исправить. Миром управляют не ученые, а элиты, для которых главным вопросом является сохранение своей власти, – и если для сохранения этой власти нужно продолжение кризиса, они его будут продолжать. Но по мере его развития ситуация может измениться (и даже более того, скорее всего изменится), и в этом случае вопросы, рассмотренные в этой книге, с большой вероятностью вновь станут актуальными.

Второе обстоятельство, на которое я хотел обратить внимание, формально тоже не относится к основной линии моих рассуждений, однако дает понимание того, насколько иллюзорные и во многом ложные посылки могут изменить весь общественный дискурс. Речь идет о концепции постиндустриального общества.

Я уже писал о том, что марксизм сумел создать сквозную, т. е. описывающую всю известную историю человечества, и системную, т. е. связанную единым языком и терминологией теорию общественного развития. Но в рамках отдельных наук альтернатива марксизму была создана, в том числе концепция исторического развития.

Не вдаваясь в детали, которые не являются целью настоящей книги, можно сказать: суть ее в том, что развитие человечества описывается в рамках линии «премодерн – модерн (М) – постмодерн (ПМ)», причем появление следующей стадии автоматически закрывает возможности дальнейшего развития в рамках стадии предыдущей. Популярности этой теории придало колоссальное развитие информационных технологий в 90-е годы, которое существенно изменило структуру экономики США и дало основание для тезиса о построении в них постиндустриального общества – экономической базы ПМ.