Воспоминание о будущем - Михаил Хазин

Мысль о создании такой сквозной теории оказалась настолько привлекательной, что левыми идеями заразилось как минимум три поколения исследователей в конце XIX – начале XX в. и к началу прошлого века она была вчерне сделана (что было достаточно подробно описано в работе Ленина «Три источника и три составные части марксизма», опубликованной в 1913 г.). При этом в качестве главного показателя, определяющего близость системы к предстоящему краху капитализма, был выбран уровень обобществления производства.

Мы не будем сейчас критиковать этот подход (с нашей точки зрения, главным является, как это следует из А. Смита и нашей теории, уровень глобализации рынков, но в реальности два этих подхода, скорее всего, совпадают, вопрос просто в удобстве оценок), поскольку сегодняшние наши знания и обстоятельства сильно отличаются от тех, с которыми работали К. Маркс и его последователи во второй половине XIX в. Да и с точки зрения цели настоящей книги это не очень принципиально.

Важно то, что идея о конце капитализма является краеугольным камнем всей теории марксизма и, соответственно, той его части, которая называется марксистской политэкономией. Отмечу, что привлекательность концепции К. Маркса (заключавшейся, скорее всего, именно в системности и едином описании всех общественных наук) создала ситуацию, при которой сама политэкономия А. Смита прибрела ярко выраженный марксистский оттенок.

Разумеется, свою роль сыграло и то, что подход К. Маркса естественным образом вытекал из более раннего политэкономического дискурса, в частности из тезиса об остановке углубления разделения в рамках замкнутой экономической системы. Иными словами, работы самого К. Маркса и его последователей были неотчуждаемы от всей логики развития политэкономии.

Разумеется, самим капиталистам такая концепция понравиться никак не могла, в связи с чем с конца XIX в. было профинансировано создание альтернативной марксизму системы общественных наук. Она включала в себя и альтернативные версии истории (которая много раз менялась; например, история Второй мировой войны переписывалась только за последние десятилетия несколько раз, начиная с борьбы союзников против фашистского блока и заканчивая борьбой «свободного» мира против «тоталитарных диктаторов» Гитлера и Сталина), и альтернативную социологию (начало которой положил Вебер), и многое другое. Но главным было создание альтернативной политэкономии (уже на тот момент практически марксистской) экономической науки.

Отметим, что повторить достижение К. Маркса и его последователей не удалось – системной, целостной общественной теории, оправдывающей вечное существование капитализма и его историческую справедливость, т. е. полной альтернативы марксизму, создать так и не удалось, отдельные ее элементы никак в рамки единого целого не укладываются, и плохо замазанные швы все время вылезают на поверхность. Это хорошо видно и по тому, как переписывается история, и по тому, как меняются социологические приоритеты в рамках уже единого, либеральнокапиталистического мейнстрима (см., например, базовые статьи Ф. Фукуямы только за последние четверть века) и т. д. Но в экономической науке эти противоречия проявились наиболее ярко.

Поскольку упомянутая новая экономическая наука создавалась именно как идеологическая альтернатива политэкономии, она должна была не просто максимально нивелировать тезис о конце капитализма, но и, в идеале, позволить вообще его убрать из более широкого общественного дискурса. И это, с учетом вышесказанного, позволяет более или менее адекватно описать ее базовые параметры. Если в политэкономии тезис о конце капитализма естественным образом вытекает, как это видно из вышесказанного, из логической цепочки «углубление разделения труда – увеличение рисков – расширение рынков – единые глобальные рынки – остановка развития», то в альтернативной науке (которая и получила название economics) эта цепочка должна была исчезнуть. И конец капитализма возникать естественным образом в экономикс не должен был, в реальности этот тезис вообще табуировали.

Поскольку спорить не только с К. Марксом, но ис А. Смитом сложно (а экономикс его основателями выводится как раз из А. Смита, точнее, из части А. Смита), то нужно было что-то сделать с первым звеном этой цепочки. И разделение труда решили вывести из одного из основных, каковым оно было со времен меркантилистов, в глубоко второстепенное понятие. Адля этого перевернули построение науки с ног на голову: если политэкономия строится от макроэкономики (т. е. общеэкономических закономерностей, к которым относятся и углубление разделения труда, и масштаб рынков, и объем совокупного спроса) к микро- (т. е. поведению отдельного человека и фирмы), то в экономикс все наоборот. То есть спецификой экономикс является попытка из микроэкономики вывести глобальные макроэкономические закономерности.

Понятно, что при таком подходе проблема конца капитализма практически исчезает (а вне экономического контекста вообще не упоминается), а на первое место выходит конкуренция. Конкретная фирма и конкретный потребитель могут вполне себе процветать и без общего развития экономической системы, их поведение можно и нужно изучать. Но вот построить на такой основе общие закономерности проблематично.

На самом деле все еще хуже. Я, учась в университете и затем работая в Институте физической химии АН СССР, довольно много занимался статистической физикой и обоснованиями численных экспериментов динамического типа (в просторечии – молекулярной динамики). И после, когда стал заниматься экономикой, столкнулся с тем, что в истории науки были и даже регулярно повторялись попытки описать экономику через методы статистической физики, провести системные аналогии между этими науками. Но эти попытки успехом не увенчались.

С точки зрения вычислительной математики и теории динамических систем это понятно. Даже сегодня, при всех наших вычислительных мощностях и развитии квантовой химии, не удается с помощью компьютерного моделирования взаимодействия молекул одноатомного равновесного идеального газа (например, аргона или неона) вычислить его макропоказатели, например давление или температуру. Точнее, это получается только в том случае, если они явно или неявно введены в формулу взаимодействия молекул. А если нет – то никак не получается.

Этому есть довольно простое объяснение, но этот вопрос к теме настоящей книги отношения не имеет. Главное, что не получается. А экономика с точки зрения статистической физики это неравновесное взаимодействие миллиардов различного типа молекул (в том числе довольно сложных) в сосуде крайне сложной конфигурации. Понятное дело, что к этой задаче современная наука даже близко не может пока подступиться.

Да и делать это опасно. Только представим себе, что из этого выйдет! Что мы тогда получим? Тот же самый конец капитализма? Но о нем говорить вслух в рамках капиталистической системы общественных отношений запрещено. Есть же уже теоремы, которые показывают, что в рамках конкуренции невозможно добиться устойчивого развития – и что, их кто-то принимает всерьез? В конце концов, традиционный метод получения приемлемого результата в науке – это такое неоднократное изменение условий задачи, при котором она начнет давать необходимый результат. Правда, сама задача при этом как раз и перестает отражать реальность.