Чужой муж - Лариса Кондрашова

— Валерий, я хотел бы доехать до дома без приключений, — сухо заметил сыну отец; человек, который прежде никогда не был ни занудой, ни педантом.

Между ней и Валеркой всего три года разницы, но Наташа уехала, и родители свой воспитательский азарт, кажется, полностью переключили на младшего брата. Если он и в самом деле директор фирмы, то как терпит-то.

— Хорошо тебе, Наташка, — словно подслушав ее мысли, заговорил брат. — Ты далеко, тебя не так просто достать, а меня пилят в две пилы.

— Давай, Валерик, пожалуйся, — засмеялась мама, и Наташа по тону поняла, что она по привычке спускает на тормозах возникшее напряжение.

Ну ничего, теперь Наташа приехала, и маме будет легче. Две женщины в семье против двух мужчин.

Однако как приятно вернуться в родимый дом после нескольких лет отсутствия!

Прямо перед их калиткой стайка ребятишек — Наташа уже не знала, кто из них чей — играла в какую-то игру, а считалку, как ни странно, декламировала ту же, из Наташиного детства:

До-ре-ми-фа-соль-ля-си,

Ты, собака, не форси,

Шляпу набок не носи,

Что украла, принеси!

Я украла колбасу,

Завтра утром принесу!

Словно открылась вдруг дверь в далекое беззаботное детство с приглашением: давай входи, и станешь жить там, где за тебя все решат другие…

Она даже головой встряхнула: не сносит ли крышу у Наташи Рудиной?

Большой стол в гостиной был уже накрыт белоснежной скатертью. Мать, как обычно, не признавала никаких клеенок. Почему-то вдруг выплыло из памяти лицо Нели Новиковой и ее пристрастие к белым скатертям. Они бы с Наташиной мамой нашли общий язык. Только чего в их городе появляться Неле Новиковой?

— Напоминают мне клеенки общепит, и все тут, — бурчала мама, когда кто-то из нечаянных гостей советовал ей не слишком церемониться.

Она частенько вспоминала — в узком семейном кругу — одну свою подругу, которая в шкафу держала стопку скатертей и ни разу ими так и не воспользовалась. Каждый раз, видимо, рисовала себе картины, как белую скатерть заливают вином или чем-то еще трудно отстирываемым, и махала рукой: а ну ее, эту скатерть!

— Мы так привыкли жить кое-как, что и не стремимся свой быт хоть сколько-нибудь улучшить, — говорила мама. — Человек вначале себя не любит и соглашается на всевозможные упрощения, кожзаменители и фальсификацию чувств, а потом в очереди готов соседу горло перегрызть.

— Ну у тебя, мать, и аналогии, — удивлялся отец, — от скатерти к людской злобе.

— Так ведь злоба от чего идет, — развивала свою мысль мама. — От того, что человек себя красоты лишает, не хочет подле себя мусор разгрести, а вываливает все тут же у порога.

Наташа одобряла мнение матери. И то, что в доме были в ходу льняные скатерти и салфетки, и то, что в подсвечниках горели свечи. Не только по праздникам, а просто по вечерам. И немыслимой сложности салаты, просто так, под настроение. Устраивали себе маленькие праздники, от чего и жизнь даже в самые мрачные периоды не казалась безнадежной. Одобряла, а сама чуть не отвыкла от скатертей, привыкая к клеенке как к символу чего-то примитивного и заурядного.

За столом говорили в основном о Наташином будущем. Имени погибшего зятя старались не упоминать. Опасались рецидивов того темного времени, когда Наташа так глубоко ушла в себя, что жила как бы по привычке и целых два года не приезжала домой.

А когда на третий год приехала, то начинала плакать при любом упоминании о Косте и ее семейной жизни, ночами не спала, так что матери пришлось повести ее к врачу, который выписал ей снотворное.

— Привыкну к таблеткам, вообще без них спать не смогу, — ворчала Наташа.

— Я выписываю вам таблетки, — не согласилась врач, — чтобы вылечить у вас нарушение сна, а вовсе не для того, чтобы вы пользовались ими постоянно.

Ведь есть же люди, которые быстро забывают свои невзгоды. Включая смерть близкого человека. Пережили, месячишко поплакали и пошли себе дальше, не оглядываясь. Странно, что только теперь Наташа нашла своему поведению объяснение. Ее страшила опять все та же боязнь перемен: а как она сможет жить одна, а как станет привыкать к кому-то другому? А вдруг на этот раз жизнь не сложится? Смешно требовать от жизни гарантий, словно в часовой мастерской, но Наташа хотела именно этого.

Родные снисходили к этой ее слабости, но не понимали, почему она не такая, как они? И все хотели перетянуть ее на свою сторону. Научить забывать, что ли.

— Сестрица, ты, помнится, неплохо рисовала, — тормошил ее за столом Валерка.

— Мало ли, художником я все равно не стала бы.

— А вот визажистом могла бы. Со своим знанием косметики. Знаешь, сколько они зарабатывают!

— Еще чего, — посуровел отец. — Для этого, наверное, и высшего образования не нужно. Любая малограмотная девчонка такую специальность освоит.

Он гордился, что оба его отпрыска имели дипломы инженеров.

— На фиг ей диплом? Мне мой что-то дает? Я работаю совсем в другой области. Начал сначала и, между прочим, стал профессионалом. И Наташке можно всего лишь закончить курсы.

— Куда ты ее толкаешь, куда? В ту же яму, в которой сам сидишь?

— Ни в какой яме я не сижу! — в свою очередь, закричал брат. — А сбой может в любом деле произойти.

— Ага, потом таких сбившихся находят в подъездах с пулей в голове!

— Чего это они? — шепотом спросила Наташа у матери.

— Да тут как-то приходили по Валеркину душу двое бритоголовых. Отец тогда за него так переволновался, до сих пор забыть не может. Мол, на госпредприятии его бы никто преследовать не стал. А Валерка сказал, что никогда не будет работать на государство, которое не только не считается с его правами гражданина, не платит ему долги, а при случае вообще может без штанов оставить. Отец стал спорить, доказывать, что такое случается во всех странах. Что и в Америке было в тридцатые годы. На что Валерик отвечал: теперь понятно, что от Америки мы на семьдесят лет отстали. Отца ты же знаешь, он вообще не допускает мысли, будто какая-то Америка лучше нас. В общем, они поссорились и месяц не разговаривали.

Месяц не разговаривали, что творится! Раньше в семье никогда такого не было. Могли дуться друг на друга, но не больше одного-двух часов…

Наташа дала себе слово отца с братом помирить. Раз и навсегда. Кто-то же должен быть умнее. Или снисходительнее…

Надо же, она собралась родных мирить. Раньше просто перемолчала бы, подождала, пока само наладится. Может, у нее стал меняться характер? Не поздно ли — человеку под тридцать? Вечный непротивленец, трусиха и кисейная барышня. Травоядное животное, которое начало отращивать клыки?

Вот как, о себе уже в среднем роде. Давай, Наташенька, унижай себя, ползай, если летать не можешь!