Левиафан. Игры богов - Алексей Фролов

Белиссена не имела ни малейшего представления, о каком договоре упомянула фоморская владычица. Она стояла перед ней, трясясь всем телом.

– Как твое имя? – прошелестела Домну.

– Белиссена, – ответила девушка, не понимая, как ее губы еще не потеряли способность шевелиться.

– Зачем ты пришла сюда, так далеко от дома? – вновь спросила Домну, по-собачьи склонив голову на бок.

– Я не знаю, – честно призналась Белиссена. Она говорила будто против своей воли. – Я хотела увидеть это место, хотела увидеть мир, о котором мне столько рассказывали.

– Слепое любопытство, – Домну вновь обнажила клыки. – Так бывает. Ну а чего ты хочешь? Больше всего на свете?

– Хочу быть важной, – без запинки проговорила девушка. Слова лились из нее, точно вода из фляги. – Хочу приносить людям пользу.

– Важной можно быть по-разному, – заметила Домну, глядя прямо в глаза Белиссены. – И приносить пользу тоже можно по-разному.

– Я ничего не умею, у меня ничего не получается, – Белиссена очень хотела замолчать, она очень хотела отвернуться, но не могла. – Мои родители любят меня только потому, что они мои родители. Я не нужна, нигде.

– В моих силах это исправить, – Домну подошла к ней почти в упор. Белиссена неожиданно обнаружила, что не ощущает ее дыхания. – Ты хочешь, чтобы я это сделала?

– Бабушка, – Белиссена тяжело сглотнула, вязкий комок слюны будто расцарапал горло. – Моя бабушка говорила, что за все приходится платить.

– Твоя бабка? – Домну чуть сощурила глаза. – О, она могла стать… фламиникой. Но не стала. Глупышка поверила в то, чего нет. Но она права. Однако разве есть цена, которую ты не готова заплатить?

Белиссена поняла, что теперь она вновь контролирует свой язык и королева фоморов перестала вытягивать из нее слова.

– Тебя же презирают, девочка, тебя даже ненавидеть нельзя, насколько ты убога, – кончик носа Домну едва не касался ее собственного носа. Черные глаза смотрели в упор, не моргая. – Твой отец, Арлен, он жалеет тебя, потому что ты девочка. Будь ты мальчишкой, настолько же никчемным мальчишкой, он взял бы тебя с собой на охоту и оставил бы где-нибудь в чаще на растерзание волкам. А мать?

Белиссена молчала. Каждое слово Домну обжигало ей сердце. Каждое слово Домну было правдой.

– Твоя мать слишком добра, чтобы сказать тебе все как есть. Но вспомни, когда в последний раз она говорила с тобой, глядя прямо в глаза? Вот именно, то же касается твоей сестры и брата, то же касается всех, кто тебя знает, – Домну внезапно отступила на шаг, окидывая девушку оценивающим взглядом. – Ты даже внешне неказиста, и твои родители понимают, да ты и сама понимаешь, что с тобой никто не станет заключать семейного союза хотя бы из-за миленькой внешности. Потому что такой внешностью ты не обладаешь.

– В тебе нет ничего. В тебе нет смысла, – заключила Домну, с минуту помолчав. – А я могу дать тебе смысл. Дать то, чего ты хочешь. И какая разница, какую цену я возьму? Ведь ты станешь той, кем всегда мечтала стать. Ты восхищалась отцом? Ты станешь лучшей охотницей севера! Ты искренне удивлялась тому, как твоей матери так легко дается хозяйство? Тебе даже не придется ничего делать – земля сама начнет давать лучший урожай рядом с тобой, а скот не посмеет отойти от тебя на шаг и будет приносить тройной приплод! Ты поражалась своему брату, который ходит подле твоего короля? Ты будешь биться рядом с одним из величайших королей твоего народа! И даже больше, ты станешь героем! Хочешь ты этого, дитя? Отвечай мне!

– Хочу! – выкрикнула Белиссена и слезы покатились по ее щекам.

– Хочу! – закричала она во второй раз и начала рыдать, выплескивая из себя боль, копившуюся столько лет. Боль быть никому не нужной. Боль ничего не уметь. Боль быть не в состоянии сделать что-то полезное.

– Хочу! – прокричала она в третий раз, и Домну сделала к ней молниеносный шаг, обнимая девушку и прижимая к своей обнаженной груди. Белиссена не успела отстраниться, да и не смогла бы, если б захотела. Но она не захотела, потому что в объятиях королевы фоморов было спокойно и тепло. Внезапно все эмоции отхлынули, девушка почувствовала себя легко и свободно. Она глубоко вздохнула и поняла, что очень устала…

Белиссена открыла глаза и обнаружила, что сидит на каменному полу, прислонившись к стене. В низкие широкие окна под самым потолком светило солнце. Девушка вышла из каменного строения и потянулась навстречу дневному свету. Удивительно, но в последнее время она видела слишком много солнечных дней.

Она побрела прочь от странного утеса, гадая – было ли это наваждением, причудливым сном или… все случилось по-настоящему? Вроде бы в ней ничего не изменилось, так что, наверное, все это ей просто приснилось.

Дойдя до берега, она увидела лодку, а дальше, в море, довольно крупный корабль. Корабль назывался «Уатрела», что значит «Страшное обещание», он был назван в честь мифического судна древности. Он шел с Мейнленда к материку и остановился на этом острове (который все же оказался не обитаем), чтобы забрать кое-какие товары из временного склада, построенного моряками на берегу.

Капитана корабля звали Бойд, он выслушал рассказ Белиссены о крушении «Орэдата» и согласился доставить ее в Кросскирк, самую западную точку его торгового маршрута. Девушка предложила ему два медных кольца в качестве оплаты (те самые, что дал ей Атти), но Бойд лишь усмехнулся.

Удивительно, но корабль дошел до материка, не встретив шторма даже на горизонте. Более того, все путешествие им дул попутный ветер, а небо оставалось чистым. Моряки дивились столь благоприятному стечению обстоятельств и когда корабль пришвартовался в порту Кросскирка, они провожали Белиссену благодарными возгласами, полагая, что она – причина их удачи.

Девушка добралась до родного Дюранаиса через три дня. Бронзовые кольца Атти ей так и не пригодились. Случайный торговец согласился довезти ее бесплатно, после того, как она помогла одной из его кобыл разродиться жеребенком. Белиссена проходила мимо, когда услышала, как друид говорил хозяину лошади, что что-то пошло не так и кобыла не сможет воспроизвести на свет отпрыска. Друид уверил хозяина, что справедливо будет облегчить страдания животного, добив его, потому что иначе оно умрет в муках.