А другой мне не надо - Татьяна Булатова

– А тебе не кажется это странным? Нас трое, а ты один. Зачем тебе трехкомнатная квартира? Ты что, жениться собираешься?

– Пока нет. – Руслан Викентьевич попробовал объяснить: – Понимаешь, здесь все-таки жили мы с твоей мамой. Для меня это важно. Это память. И потом – все равно же вам достанется. Рано или поздно.

– А жить нам, пап, когда?

– Так живите, вас же никто не гонит. Подбирайте варианты, можно в строящемся жилье. Я помогу, – зачастил Бравин, словно оправдываясь.

– Это несправедливо, – уверенно произнес Леня, и Руслан Викентьевич в это сразу же поверил:

– Хорошо, – покорно согласился Бравин, ощущая у себя за спиной Катино «присутствие». – Как скажете.

Быстрая капитуляция отца Леню нисколько не смутила. Он просто порадовался тому, что разговор состоялся, что главное сказано, что теперь можно наконец-то вить настоящее гнездо с Машей и больше не обращать внимания на то, как и что в этом доме располагалось при жизни матери. О том, как сложится отцовская судьба, младший Бравин не хотел думать. Надо жить сегодняшним днем, а не оглядываться в прошлое. И потом, Маша была права, забывать о том, что твой отец ни много ни мало заместитель губернатора, да еще по общественной безопасности, тоже не следует. «Не пропадет он, не расстраивайся!» – убеждала мужа объявившая о своей беременности Маша и выкладывала неоспоримый аргумент: «Уж мы-то знаем, на какие шиши они себе коттеджи строят».

Ничего подобного Леня не знал. Но из-за того, что привык верить жене безоговорочно, легко согласился на разговор с отцом, даже не потрудившись уточнить у Машули, а зачем же тогда все эти предпринятые ею же хлопоты: этот банкет ради установления дружественных связей с нужными людьми, эти мечты о ремонте, эти совместные чаепития? Но и в случае, если бы младший Бравин задался этим вопросом, Маша тут же нашлась бы, что на него ответить. «Ты просто не разбираешься в людях, – снисходительно потрепала бы она мужа по волосам. – Теперь ради внука он все сделает! Звезду с неба достанет. Только попроси».

Истосковавшийся по любви Бравин действительно ради счастья сына был готов на все. И известие о Машиной беременности воспринял бы как подарок судьбы, если бы не готовность сына молниеносно списать его со счетов. «Два удара под дых за один вечер – это слишком!» – подумал Руслан Викентьевич и попытался переломить ситуацию, сославшись на то, что с рождением внуков жизнь у дедов не заканчивается и что никогда не поздно начать с самого начала. Практически с нуля.

– Ты шутишь? – не поверил своим ушам Бравин-младший и непонимающе уставился на отца.

– Отнюдь!

– Ты же только что согласился! – взвизгнув, напомнил ему Леня, не ожидавший такого поворота.

– Я и сейчас не отказываюсь, – жестко ответил Руслан Викентьевич. – Но хочу, чтобы ты знал: свою первую квартиру я зарабатывал сам.

– Ты был военным, – мстительно напомнил отцу младший Бравин. – А сейчас время другое. Советского Союза больше нет!

– А мне кажется, есть, – не согласился с ним отец. – Во всяком случае, в твоей голове. Все твое – мое? Не так ли?

– Не надо делать из меня монстра! – сверкнул глазами Леня. – Тебя никто не выгоняет…

– Меня, сынок, нельзя выгнать, – печально проговорил Руслан Викентьевич: – Я, в отличие от тебя, сам себе хозяин. Под чужую дуду не плясал, не пляшу и никогда не буду. Чего и тебе желаю. Иначе твоя жена об тебя же ноги и вытрет.

– Не надо меня воспитывать. Поздно! И, если хочешь знать, ты ведешь себя как собака на сене: сам не ам и другим не дам.

– Бери, Леня! – горько усмехнувшись, выпалил Бравин и ушел к себе, не забыв аккуратно прикрыть дверь: не хотелось будить Машу, все-таки беременна.

Возмущенный тем, что последнее слово осталось за отцом, Леня еще какое-то время постоял возле двери в его комнату, пытаясь собраться с духом для того, чтобы сказать тому все, что, оказывается, накипело за столько лет. Просто он, дурак, раньше этого не замечал. А теперь – раскрылись глаза: кто есть кто и кто сколько стоит.

Младшему Бравину, к сожалению или к счастью, было невдомек, что примерно те же самые чувства переживал и его отец. Знай Леня об этом, он повел бы себя по-другому: постучался бы в закрытую дверь, попросил бы прощения, сказал бы немного корявые, потому что без привычки, слова любви и этим расположил бы к себе старшего Бравина до полного самоотречения. Но Ленин ум в этот момент спал в соседней комнате, а потому примирения не состоялось, время оказалось упущено, и каждый пошел по дороге глупых и ненужных ошибок.

«Была бы жива мама!» – чуть не плакал младший Бравин, ворочаясь в постели возле толстого и теплого Машулиного бока, наивно полагая, что все дело в том, что на отца некому повлиять. А старшему Бравину казалось, что истинная причина их с Леней непонимания – это неспособность сына жить собственным умом. Поэтому Руслан Викентьевич злился сначала на него, а потом и на себя с Катей. «Сами виноваты!» – был вынужден признать Бравин, никогда не вмешивавшийся в воспитание Лени, потому что целиком и полностью доверял жене, ни разу, между прочим, не упрекнувшей его в том, что тот по долгу службы часто отсутствует дома.

«Я выходила замуж за военного!» – оправдывала своего Русика Катя и продолжала с упоением мудровать над сыном, пытаясь добиться душевной близости с мальчиком. «Мы – словно две половинки», – признавалась она Бравину, а тот искренне радовался, потому что был уверен: Катя лучше знает, что нужно Лене. И правда, ни отца, ни мать не настораживало то, что мальчик растет каким-то не типично для своего возраста вялым, лишенным мальчишеской агрессивной энергии. Их это даже радовало: послушный и спокойный – чего еще желать?!

И вот сегодня этот «послушный и спокойный» повернулся к отцу совсем другой стороной, словно пребывавшей в тени столько долгих лет. «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу – задом», – грустно пробормотал Руслан Викентьевич и взял с прикроватной тумбочки старую фотографию, на которой молоденькая Катя держала на руках толстого синеглазого малыша с лихой белой челкой. «Эх, Ленька, Ленька!» – вздохнул Бравин и поставил карточку на место, попутно отметив, как та выцвела. «Теперь все другое, – подытожил он и лег на кровать, не раздеваясь. – И я, и Леня, и жизнь вокруг».

Подложив руки под голову, Руслан Викентьевич закрыл глаза и попробовал представить, как он будет жить дальше. Но вместо ответа на вопрос перед ним всплывало изображение фотографии, с которой вместо Кати улыбалась ему строгая Гольцова, и от этого на душе становилось еще тоскливее. «Вот зачем ты умерла?!» – с обидой обратился Бравин к жене и зажмурился: чувствовал, что еще немного, и заплачет. «Затем, что так надо», – послышался ему Катин голос. «Кому? – простонал Руслан Викентьевич и всхлипнул: – Мне?» «При чем тут ты?» – неожиданно серьезно и строго осадила его жена, присутствие которой Бравин ощущал физически: даже хотелось повернуться на бок, чтобы удостовериться в том, что вот она, Катя, рядом, только руку протяни и коснешься. «Спи, Русик», – донеслось до него из какого-то далека, и Бравин перевернулся на живот, закинув руку на ту половину кровати, где обычно спала Катя. «Спи!» – снова почудилось Руслану Викентьевичу, и он попытался открыть глаза, чтобы удостовериться, что кто-то есть рядом, иначе как он может это все слышать, не с ума же он сошел. Но, как Бравин ни старался, глаза никак не открывались, словно кто-то положил на них тяжелую руку. «Просто я сплю!» – успокоил себя Руслан Викентьевич и провалился куда-то в непроглядную темноту.