Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2 - Валерий Кузьмич Перевозчиков

Я бросил всё, приехал. А Володя только что купил «Мерседес–450» — очень мощная спортивная машина! Я помню, что у него не было бензина, и мы перелили из моих «Жигулей». Я тогда случайно заправился «девяносто пятым»…

И вот зимой — это было как раз под Новый год — мы поехали в эту больницу. Володя врубил дальний свет и попёр против движения! Я спокойно отношусь к опасности, но тогда мне было очень неуютно.

И то, что он часто разбивал машины, не было случайностью, скорее, закономерностью. Хотя реакция у него была хорошая, но всегда чувствовалось, что Володя о чём-то своем думает. У него постоянно работала мысль, наверное, поэтому за рулем он не мог полностью расслабиться.

Хотя… Однажды я ехал следом за ним. Тоже зима, гололёд — и меня понесло… Может быть, я бы и не стукнул его… Но Володя увидел в зеркало, что меня несет, и очень резко прибавил. Среагировал. Так что всё это неоднозначно.

Да, сейчас вспомнил одну вещь… Наверное, это мелочь, но просто интересно, как Володя к тому отнёсся… Он ехал на своём «Мерседесе», впереди шёл самосвал с цементом. И цемент струйкой сыпался на дорогу. Володя догнал и показывает водителю — у тебя из кузова сыпется! А тот отмахнулся: «Да, пошёл ты… Мне это до фонаря!» И Высоцкий несколько дней всем то рассказывал:

— Ну, почему у нас так?! Почему ему всё равно? И что у нас может быть при таком отношении…

Его это возмутило, он не был равнодушен к таким вещам.

И ещё одна история, связанная с машиной, уже с моей. Я купил в комиссионке «Жигули» — это была моя первая машина. Купил за пять с половиной тысяч — довольно дёшево. Но для меня это была сумма… В общем, денег у меня совершенно не было. Я приехал к Володе похвастаться машиной… Был мороз, страшный мороз, а на мне куртка из «болоньи», совершенно не по сезону. Перед тем, как подняться к Высоцкому, я открыл капот, а закрывая, острым углом вырвал клок из куртки. И в таком виде, прикрывая дырку рукой, захожу к Володе…

— Ты что! В такой мороз в такой куртке?!

— Нормальная куртка, мне тепло…

— Да ты с ума сошёл?!

Он открыл шкаф, достал дублёнку и начал мне её дарить. Я сопротивлялся изо всех сил, но если Володя что-то решил, то спорить с ним было совершенно бесполезно. Этот Володин подарок до сих пор у меня…

— Высоцкий бывал у вас дома, может быть, он пел?

— Пел, и даже были записи. Но они, к сожалению, не сохранились. Было записано не так много — всего пять или шесть песен, но всё равно жалко. Я никогда не просил Володю, он пел только тогда, когда хотел сам. Я понимал, что его донимали такими просьбами. Стыдно признаться, но я тогда не всё понимал в его песнях и относился к ним легко… Многое я понял и оценил потом, после его смерти.

А у себя дома Володя чаще всего пел новые песни, ему была интересна реакция. Он любил выслушивать самые разные мнения.

— Вы бывали на концертах Высоцкого?

— Много раз, но всегда это происходило как-то стихийно… Вдруг Володя вспоминал, что у него сегодня концерт. Или за ним заезжал администратор, мы быстро садились в машину и ехали.

На одном из концертов под Москвой, в клубе какого-то НИИ, Володя пел, а потом стал отвечать на записки… Их всегда было навалом. И задали какой-то глупый вопрос, какой именно, к сожалению, не помню… Володя прочитал записку, зал затих… Вопрос действительно был наглый и глупый. И Высоцкий ТАК посмотрел на эту записку, ТАК развёл руками… Зал хохотал минут, наверное, пять! У него была потрясающая способность: не говоря ни слова, очень точно показать своё отношение к человеку. Тот его жест я запомнил на всю жизнь.

Интересно было наблюдать, как Володя смотрел телевизор. Он не комментировал словами то, что происходило на экране, но жестами и мимикой прекрасно показывал своё отношение. Ещё помню, что он очень переживал, когда ему не разрешили снимать фильм «Зелёный фургон»…

— Это уже последний год жизни Высоцкого. Многие рассказывали мне, что всё чаще бывали депрессии, тяжёлые состояния…

— Трудно об этом говорить. Когда я видел Володю в таком тяжёлом состоянии, у меня была какая-то растерянность. Я чувствовал, что надо как-то помочь, а как это сделать, я не знал… И как теперь выясняется, никто не знал.

Последняя неделя… Я заезжал на Малую Грузинскую 22 июля на очень короткое время. Меня подгоняли дела, я работал тогда в Олимпийской деревне. Но я почувствовал, что там что-то не так… У меня на душе было очень тревожно.

Через день я приехал снова. Володя был в очень плохом состоянии… Сначала он меня не узнал. Потом узнал, подошёл, обнял. Никогда в жизни не забуду напряжённое, твёрдое, как камень, тело.

25 июля Володя должен был приехать в Олимпийскую деревню, я работал там олимпийским атташе делегации Ирландии. Мы договорились, что в двенадцать часов он подъедет вместе с Янкловичем. Ещё раньше я завёз Володе оформленный пропуск, нарисовал план, обозначил место, где мы должны были встретиться…

Сплю, рано-рано утром, в половине пятого, раздался звонок. Автоматически я поднял трубку, и голос Туманова сказал: «Володя умер. Приезжай». Также автоматически, в каком-то полузабытьи, я положил трубку и подумал: «Какой страшный сон». Несколько минут я утешал себя, что это сон, а потом проснулся окончательно. И только одна мысль — звонок-то был! Ещё через несколько минут я набрал телефон Высоцкого… Думаю, черт с ним, разбужу, только бы услышать его голос! Трубку поднял Вадим Иванович Туманов, и мне сразу стало не по себе.

— Вадим, что ты такое сказал?! Не могу понять…

— Да-да. Умер Володя. Приезжай.

Я сразу же сел в машину и приехал. Володя лежал в спальне, я хорошо это помню… Был накрыт простыней, я только посмотрел ему в лицо… Но уже были врачи из скорой помощи, они собирались что-то делать…

— А похороны?

— Любимов сказал мне, что Володе, наверное, было бы неприятно, если бы в театре была милиция:

— Нельзя ли, чтобы ваши ребята поддерживали у нас порядок… Вдруг кому-нибудь станет плохо или ещё что.

28 июля рано утром я привёз ребят — человек пятнадцать-двадцать. И они всё время дежурили в театре. Правда, милиции там всё равно было много… Я тоже был там всё это время. А когда вышел и увидел эту громадную толпу… Я был потрясён.