Око разума - Дуглас Ричардс

– Основываясь на чем? – поинтересовалась Меган.

– Всем нам известно, что темп совершенствования компьютеров растет по экспоненте. Что мощность, память и скорость удваиваются или около того каждые двенадцать-восемнадцать месяцев уже на протяжении десятилетий. Ну, и множество других вещей тоже. Интернет-узлы. Скорость секвенирования ДНК. И так далее. Но Курцвейл разъясняет, что экспоненциальный рост действует исподволь. Если удваивать каждый цент ежедневно на протяжении сорока дней, в конце у тебя будет свыше десяти миллиардов долларов. Но в первую неделю это вряд ли заметишь. Когда одно пенни удваивается до двух – кому какое дело? Но когда пять миллиардов долларов удваиваются до десяти миллиардов – вот уж где заметный рост. Так что в начале линия роста на графике будто и не поднимается вовсе, но потом приходит точка перегиба, где кривая становится чуть ли не вертикальной. Когда каждый шаг становится грандиозным.

Холл помолчал.

– По словам Курцвейла, мы почти на месте. И когда это произойдет, мы сделаем за год-два куда больше, чем сделали за весь двадцатый век. Мы перейдем эту грань «человек/машина» быстрее, чем кто-либо подозревает.

– Думаешь, он прав?

– Когда Курцвейл написал об этом впервые, многие ученые считали, что он не в меру оптимистичен. Но я проверил предсказания, сделанные им в двухтысячном году на сегодня. Он высказывался куда агрессивнее кого бы то ни было, и был весьма недалек от истины, особенно в том, что касается компьютерных технологий. Скорость ныне действующих систем 6G Wi-Fi даже более впечатляющая, чем в его предсказаниях, которые тогда считали смехотворно нелепыми.

Меган раздумчиво кивнула. Она сама некогда считала нелепостью уйму всего. Но за последние сутки ей пришлось заново переоценить многое из того, что Меган считала известным заведомо. Несомненно, знакомство с феноменом Ника Холла изменило ее взгляды радикально.

Отложив ложечку, она устремила блаженный взор на мужчину, сидящего напротив. Да, знакомство определенно меняет ее взгляды – и отнюдь не в одном отношении…

20

Алекс Альтшулер шагал через компьютерную лабораторию, забитую здоровенными мониторами и ошметками электроники любого рода, мимо десятков рабочих станций, мимо дверей, ведущих в смежный комплекс, где велись эксперименты на грызунах, а порой и на приматах, к стеклянным дверям со словами «Лаборатории Тейя», набитыми по трафарету синей краской. Он открыл двери и быстро расплатился за пиццу, прежде чем вернуться в свой кабинет.

Как обычно, Альтшулер явился последним – хотя, справедливости ради, надо сказать, что уже пробило шесть вечера, а на дворе суббота, а многие сотрудники уже закруглились на сегодня. И поел в одиночестве – опять же, как обычно.

Будучи хлюпким гиком[18], он и сам прекрасно осознавал этот факт. Башковитым хлюпким гиком. Старшие классы Альтшулер окончил экстерном, а докторскую диссертацию на факультете электротехники и информатики Массачусетского технологического института защитил всего через четыре года. Он прекрасно понимал, что его наружность идеально соответствует стереотипу гика, вплоть до очков на носу – приспособления, стремглав несущегося в небытие.

Но Господь сыграл над ним злую шутку. Веки Алекса прилегают к глазным яблокам очень плотно, а слезной жидкости у него выделяется маловато, и сколько бы раз он ни пытался перейти на контактные линзы, которым остальные возносят дифирамбы, как воплощению комфорта, каждая его попытка кончалась плачевно. Он никак не мог сжиться с идеей позволить кроить себе глаза ножом, а потом жечь лазером, даже умом понимая, что эта процедура проходит успешно почти всякий раз, как не мог заставить себя прыгнуть на тарзанке с моста, хотя и понимал умом, что вполне может выйти из этих страстотерпий живым. С тех пор, как корректирующая глазная хирургия несколько лет назад полностью автоматизировалась и цены рухнули, он стал одним из горстки воздерживающихся.

Во все времена существовали два диаметрально противоположных мужских стереотипа. С одной – стереотип тупого качка. А с другой – башковитого, не умеющего держаться в обществе, непривлекательного, лишенного координации гика – да притом со скверным зрением. И, несмотря на бесчисленные примеры обратного, опыт подсказывал Альтшулеру, что эти стереотипы стали таковыми отнюдь не даром. Ему казалось, что у них имеется эволюционный фундамент – хоть до некоторой степени. Все самцы сражаются за самок. Самые успешные передают свои гены бесчисленным отпрыскам, гарантирующим сохранение их отличительных черт. Сильные, красивые, высокие, атлетического склада мужчины ни в каких прочих компенсаторных достоинствах не нуждаются, чтобы отыскать самку. Те находят их сами. А если они еще и башковиты, это только в плюс.

Но если ты этими положительными физическими особенностями не обладаешь, это компенсируется исключительной башковитостью – хотя бы в некоторой степени. Ты можешь использовать этот интеллект, чтобы скопить богатство и власть, тоже манящие самочек. А вот те, кто непривлекательны физически и глупы, олицетворяют эволюционный тупик.

Альтшулер взял кусок своей пиццы для мясоедов, источающей в воздух молекулы непреодолимых ароматов, будто Везувий – лаву, и отхватил зубами изрядный кус. В конце концов он запихнул в рот весь кусок, не отрывая глаз от большого монитора перед собой, заполненного сложным компьютерным кодом, который писал.

Назвать прогресс, достигнутый им за последний год, ошеломительным – это будет еще слабо сказано. Алекс не сомневался, что «Лаборатории Тейя» стоят на грани массы революционных, основополагающих прорывов, которые его начальник, он же генеральный директор «Тейи» Келвин Грей, по неким необъяснимым резонам упорно держал под сукном.

Грей, попирающий все стереотипы гиков, воплощая «три в одном» – толковый, харизматичный и башковитый, – завербовал Альтшулера всего через три года после выпуска из Массачусетского технологического, сманив его из «Интела» финансовыми посулами, устоять перед которыми Алекс не мог, запросто дававшими фору самым агрессивным предложениям, поступавшим от прочих глобальных электронных, компьютерных и интернет-левиафанов. Всего за год Альтшулер заначил такую кругленькую сумму, какой не смог скопить и за три года предыдущей работы. Еще пара лет – и у него будет дом на побережье, «Ламборгини» и все прочее, сигнализирующее женщинам, что он упакован под завязку.

Разумеется, ирония ситуации заключается в том, что единственная желанная для него девушка – Хезер Замбрана – отнюдь не из тех, на кого производит впечатление богатство. И это одна из причин, по которой она ему так нравится. Хезер на пару-тройку лет моложе его, работает под его началом, и хотя как женщина она куда миловиднее, чем он как мужчина, она отъявленный гик, точь-в-точь как он. Но если она только не уволится из компании, ему ни в жисть даже не пригласить ее на свидание, что бесит, но и проливает бальзам на его закомплексованную душу гика, уверенную, что Хезер все равно его отвергнет.