Шепот гремучей лощины - Татьяна Корсакова

Соня снова нажала на курок. На сей раз без предупреждения. И зажмуриваться не стала. А существо замерло и пошатнулось. Хотелось думать, хотелось верить, что сейчас оно упадет и больше никогда не встанет, но оно не упало, оно развернулось со стремительной неумолимостью и с той же стремительностью бросилось на нее.

Их разделяло всего несколько метров и несколько мгновений. Несколько метров и несколько мгновений отделяло Соню от смерти, но в тот момент, когда она уже почти смирилась с неизбежным, серую плоть тумана разорвали черные когти. Темный пес появился словно бы из ниоткуда. Огромная туша его рухнула на существо. То завизжало высоко и пронзительно. Этот визг стоял в ушах даже тогда, когда белобрысая голова с раззявленной пастью покатилась по земле. Голова остановилась прямо у носков Сониных ботинок, посмотрела снизу вверх все еще черными, но уже мутнеющими, теряющими остатки не-жизни глазами. Соне думалось, что она сейчас потеряет сознание, упадет рядом с этой страшной башкой, но ничего такого не произошло. С холодным равнодушием она переступила через голову и побрела к дяде Грише. Она должна убедиться, что с ним все хорошо.

С ним не могло быть все хорошо, хотя бы по той простой причине, что он был ни живым, ни мертвым. Однако то чудовище, что убил Горыныч, было куда более мертвым, но продолжало существовать. Удивительно, но это давало Соне надежду, хотя должно было напугать до смерти.

А Горыныч исчез. Туман сомкнулся за ним с голодным чавканьем, осел холодной росой на Сониных щеках. Или это был не туман, а слезы? Разбираться она не стала, она проверила пульс и сердцебиение у лежащего на земле человека. Все-таки больше живой, чем мертвый. И стабильный. Удивительно стабильный для этих чудовищных ран.

Чужое присутствие за своей спиной Соня скорее почувствовала, чем услышала, схватила автомат, развернулась. Теперь она будет стрелять сразу, без предупреждения!

– Эй! Тише-тише! Все хорошо, свои!

Это и в самом деле были свои. Сева и Митя смотрели на нее сверху вниз с удивлением и, кажется, восхищением. Или восхищение в их взглядах появилось после того, как они увидели оторванную голову?

– Это не я, – сказала она, опуская оружие. Не нужны ней чужие лавры.

– Ясное дело – не ты! – Митя зло пнул голову ногой, и та улетела в туман. – Ты пока еще на такое не способна, черноглазая.

– А ты? – Ей в самом деле было интересно, на что он способен. Казалось, что на очень многое.

– А у меня свои трофеи. – Митя, как мечом, взмахнул своей палкой. Острие ее было замарано во что-то черное. Соня уже знала, что это такое. Что и чье… – Испугалась? – спросил он вдруг почти по-человечески, почти заботливо.

– Не успела. – Ей казалось, что отвечать ему нужно так же резко, так же хлестко, что ни ласки, ни мягкости он не поймет и не примет. Такой вот он был странный.

– Это кто-то из Горынычей постарался. – Митя присел рядом с отцом, глянул на Соню, спросил: – Батя в порядке?

Она кивнула.

– Пока в порядке. А что значит – один из Горынычей? Их несколько?

– Это все, что ты хочешь узнать? – усмехнулся Сева. – Его одежда была перепачкана кровью. Самой обыкновенной, не черной. Уж не ранен ли он?..

– С тобой все в порядке? – спросила она, делая шаг к Севе.

– Более или менее. – Он отступил назад. Еще один шаг, и туман скроет его из виду.

– У меня есть вопросы. – Соня остановилась. Она не хотела, чтобы туман забрал Севу. – У меня очень много вопросов. Вот это… существо. – Она посмотрела на обезглавленное тело.

– Упырь. – Сева равнодушно пожал плечами, а Митя так же равнодушно хохотнул. – Ты стреляла в него. – Он не спрашивал, он видел изрешеченную пулями шинель. – Ты стреляла, а он продолжал двигаться, все никак не хотел умирать. Он остановился лишь, когда Горыныч снес ему башку. Так?

Сева говорил страшные, невероятные вещи, но они не были страшнее и невероятнее того, что Соня видела своими собственными глазами. Он говорил, а она верила каждому сказанному слову.

– Откуда?

Упыри не берутся из ниоткуда, не выбираются в мир из страшных сказок. Упырей кто-то… создает. Мысль была дикая и невероятная, но Соня и ее приняла с легкостью.

– Игрушки фон Клейстов. – Митя больше не смеялся, лицо его сделалось бледным и жестким, почти жестоким. – Иногда еда, иногда ожившие игрушки. Как те девчонки, которые исчезали из поместья. Они исчезали, а вам говорили, что уезжали домой. Ты могла бы стать следующей, если бы не Танька и мой отец. Если не едой, то игрушкой. Вот такой…

– А ты? – Озарение пришло внезапно. Холодное и яростное оно разогнало туман. – Кем был ты, Митя?

Он глянул на нее с растерянностью, а потом бледные губы его растянулись в улыбке.

– А я был подопытным кроликом. – Он немного помолчал, а потом добавил: – И едой…

– Но ты живой. – Теперь она не спрашивала, а утверждала. Теперь она точно могла отличить живое от не-живого. Появился у нее и такой опыт.

– Как видишь. – Митя отвесил ей шутовской поклон. – Не спрашивай, почему так вышло. Я пока сам не знаю. И я не знаю, почему остальные стали упырями.

– Потому что она опоила их своей кровью, – заговорил молчавший все это время Сева. – Я видел, как она проделала это с Настей.

– С Настей?.. – Все странное, непонятное и страшное, что происходило в усадьбе, начало обретать новый темный смысл.

– Я видел. – Сева кивнул. – Я сначала не понял, а теперь думаю, что причина именно в этом. Можно выпить человека каплю за каплей, а можно сначала выпить, а потом вдохнуть в него свою не-жизнь. Я видел, какой стала Настя, я знаю, о чем говорю.

– И они… – Соня запнулась, подбирая правильные слова. – Они сделали такое со многими?

– С некоторыми. Двоих из свиты бургомистра мы убили в овраге неподалеку от лесопилки. А эти… эти успели отойти далеко от дома. Успели отойти и изголодаться.

– Сколько их было? – спросила Соня.

– Шестеро, если считать этого. – Сева кивнул на безголовое тело. – Фрицев было в два раза больше. И еще четыре пса.

– Они… эти существа напали на своих?

– У них больше нет своих или чужих, у них есть только голод и нечеловеческая хитрость. Собаки почуяли неладное первыми, а вот их хозяева сплоховали, подпустили упырей слишком близко. Прости, если бы мы знали, что один отбился от стаи, мы были бы здесь раньше.

Соне хотелось сказать, что ничего этого не случилось бы, если бы они взяли ее с собой, но она не стала ничего говорить. Просто представила себя на поляне с шестью, а не с одним ожившим мертвецом. Фашистов тоже не стоило сбрасывать со счетов. Помогла бы она парням? Нет, скорее, помешала бы. Поэтому какие уж тут обиды?

– Надо идти, – сказал Митя, сверху вниз глядя на своего отца. – Нам нужно попасть к партизанам до ночи. Ночью по болоту мы просто не пройдем, потонем. Горыныч! – Крикнул он и развернулся на каблуках. – Эй, Горыныч, выходи! Нужна твоя помощь.