Шепот гремучей лощины - Татьяна Корсакова

– Выдвигаемся! – сказал он, растирая окурок в пальцах. – Мало времени!

Горыныч все понял правильно, подошел к лежащему на земле бате, лег рядом, терпеливо ожидая, пока они с Севой сделают все, как надо. Подумалось, что на носилках бате было бы удобнее, но Митяй тут же отбросил эту мысль. Удобнее, вот только медленнее в разы.

Пес был странный. Нет, пес был страшный! Что бы там не говорили про него ребята, как бы не пытались подготовить Соню к этой встрече. Огромный, с шерстью такой темной, что на ней не было различимо теней. А глаза… Особенности породы, сказал Сева. Какая такая порода? Соня видела красноглазых кроликов-альбиносов и красноглазых крыс в больничной лаборатории. Но у тех зверей глаза были красными по очевидным причинам, из-за близости кровеносных сосудов и отсутствия пигмента в радужке, а глаза этого пса светились красным изнутри, как уголья! И хвост! Вместо шерсти покрытый чем-то похожим на черную чешую, узкий и длинный, словно обгоревший. Не бывает у собак таких хвостов! Ни у кого не бывает таких хвостов, если уж начистоту!

Да и сам Митя… Про альбиносов Соня знала, видела и в жизни, и на картинках. Митя был беловолосым, но не был альбиносом. И глаза у него зеленые, как трава подзаборная, как майский луг. Вот такие у него глаза. Так что же не так с волосами? Может быть, на самом деле они не белые, а седые?..

Все эти мысли пронеслись в Сониной голове за считанные секунды, а потом она увидела лежащего у лап пса дядю Гришу. Она думала, странности закончились на черном псе и седом парне, но странности только начинались.

По всем законам биологии и анатомии дядя Гриша должен был быть мертв. Соня насчитала двенадцать пулевых отверстий. Как минимум шесть ран были смертельными. Раны были смертельными, а дядя Гриша продолжал жить. Его сердце билось странно. Иногда казалось, что вовсе не билось, что это всего лишь игра воображения, но потом ухо ловило тихое «тук», и собственное Сонино сердце срывалось в галоп от радости и надежды.

Радоваться было рано. И обольщаться было нельзя. С такими ранами не живут. И то, что дядя Гриша пока еще жил – это даже не случайность и не фарт, как говорит Митя, это чудо. Надолго ли хватит этого чуда? Дотянут ли они до партизанского отряда? Найдут ли там врача, способного провести сложнейшие операции? Сонин папа бы смог, но папа на фронте, бьется с фашистами и спасает жизни. Папа на фронте, а она, значит, будет спасать жизни здесь, в тылу врага! Одну конкретную жизнь.

Шли быстро и в полном молчании. Лишь похрустывали сухие ветки под лапами странного пса со странной кличкой Горыныч. День давно уже наступил, но в лесу все равно было сумрачно и туманно. Соне казалось, что она уже начинает привыкать к туманам. Жаль только, бояться их она не переставала. Что-то было связано с туманами, что-то темное и страшное, что Соня намеренно выбросила из головы. Туман казался живым существом, куда более живым, чем черный пес. Иногда в сизой пелене Соне что-то чудилось: то ли движение, то ли красные отсветы. Иногда ей слышалась чья-то крадущаяся поступь. Ей было страшно, но Сева и Митя выглядели спокойными. Сева, кажется, даже равнодушным к происходящему. И случилось это равнодушие внезапно, Соня даже точно помнила когда. Когда она рассказала про подрыв машины фон Клейста. В том, что Сева не скорбел из-за этого фашистского гада, она была уверена. Тогда что же в ее рассказе так его расстроило, заставило замкнуться в себе? Наверное, Митя знал причину, но рассказывать он о ней не станет. Он не станет рассказывать, а Соня расспрашивать. Этих двоих ей до конца жизни нужно благодарить уже только за то, что они не прошли мимо, что примчались на ее крик. Похоже, примчались не одни, а с вот этим черным псом…

Мог ли Горыныч быть тем самым чудовищем из лощины? В том, что он был чудовищем, Соня не сомневалась. Как не сомневалась она и в том, что это Горыныч убил тех фашистов. Боялась ли она его? Выходило, что не боялась. Вон Митя с Севой не боятся, значит, и ей не нужно.

У Сони оставалось еще очень много вопросов, но она понимала, что на большинство из них ответа ей сейчас не получить. Может быть, никогда не получить, если уж на то пошло. Это знание немного смиряло ее с действительностью, но не умаляло все нарастающий, почти животный страх. Там, в недрах тумана, что-то происходило, там прямо сейчас зарождалось что-то странное. И очень скоро они все поняли, что именно.

Первым насторожился черный пес, остановился, навострил уши, прислушался. Они, все трое, тоже прислушались. Поначалу было очень тихо, но вскоре они услышали отдаленный, приглушенный расстоянием и туманом собачий лай. Соня испуганно вздрогнула. Означать это могло лишь одно: фрицы выслали в лес карательный отряд. Может быть просто для того, чтобы отыскать и убить сбежавших сельчан. Может быть, чтобы отомстить партизанам за смерть фон Клейста и бургомистра. А может, они нашли тех убитых, обезглавленных немцев, которые напали на Соню у лесопилки.

Как бы то ни было, в погоне участвовали не только люди, но и собаки, а это означало, что собаки непременно возьмут их след. Если уже не взяли. Как скоро немцы будут здесь? Успеют ли они убежать или спрятаться? Или придется сражаться? Соня крепко сжала в руках автомат. Она готова сражаться! Бой всяко лучше неизвестности.

Парни тоже сдернули автоматы с плеч, переглянулись. Во взглядах их читалась решимость. Черный пес улегся на землю, и тело дяди Гриши медленно соскользнуло с его широкой спины.

А собачий лай делался все громче и отчетливее. К нему теперь присоединились и человеческие голоса. Сначала голоса эти были спокойны, даже азартны. Охота! Для этих скотов охота на людей – это развлечение. Особенно охота с собаками.

Черный пес беззвучно оскалился. Клыки у него были ужасающе огромными. Можно ли ими откусить человеку голову?..

Думать о таком Соня не стала. Вместо этого она осторожно, бочком подошла к дяде Грише, прощупала пульс, проверила повязки. Повязки были сухие, и в этом тоже была большая странность. Такие чудовищные раны должны были непременно кровить. Иначе никак. Да и сам дядя Гриша казался ни живым, ни мертвым. Бледное лицо, заострившиеся скулы, губы с синевой, но при этом сердце его билось. Пусть редко – невероятно редко! – однако сильно и размеренно.

Соня так погрузилась в свои размышления, что не заметила, не услышала, как черный пес приблизился, заглянул ей через плечо. Она не заметила и не услышала, зато почувствовала запах. Пахло сырой землей и… ландышами. Резко обернувшись, зажав рукой рот, чтобы не закричать, она уставилась в глаза чудовищу. В том, что перед ней чудовище – не осталось никаких сомнений. Оно изучало ее красными нездешними глазами и принюхивалось, словно запоминало ее запах. А еще от него, от ужасного чудовища, пахло ландышами и немного землей.

Ей бы закричать. Ей бы броситься бежать, куда глаза глядят. А она, дура такая, протянула руку, коснулась кончиками пальцев колючей шерсти, провела ладонью по покатому лбу зверя. Зверь зажмурился, совсем по-кошачьи, словно ему нравилась эта осторожная ласка. Впрочем, если и нравилась, то недолго.

В тумане что-то происходило. Кажется, что-то страшное. Потому что сквозь его влажный полог теперь прорывался собачий визг, крики и автоматные очереди. Чудовище дернуло головой, клацнуло зубами в нескольких миллиметрах от Сониной ладони и исчезло, просто растворилось в клубах тумана. А его место тут же занял Митя.