Шепот гремучей лощины - Татьяна Корсакова

Не спросила, просто уставилась на раны, раскосые ее глаза удивленно расширились.

– Ассистировать будете. – Зосимович не спрашивал, он отдавал приказы. – Попробую извлечь пули. Кровотечение, смотрю, остановилось. Так, мне нужен чистый инструмент, горячая вода, самогон, нормальный свет. И что в операционной делают посторонние? – Он словно бы увидел их всех в первый раз. – Попрошу на выход, молодые люди! И так антисанитария страшная. Не представляю даже, что делать со всем этим.

Митяй хотел было спорить, но Соня крепко взяла его за руку, заглянула в глаза.

– Так нужно, – сказала одними губами. – Пойдем, Митя.

Снаружи было холодно. Он уже успел привыкнуть к расслабляющему теплу и теперь как-то враз озяб, задрожал, как осиновый лист.

– Дяденька, – Соня обратилась к деду-часовому. – Где бы им согреться и просушиться?

– Я здесь останусь! – Митяй упрямо сунулся к окну, но Лидия Сергеевна прямо перед его носом задернула занавески.

– Здесь ты никому не поможешь, малец, – сказал дед и поманил их за собой. – Пойдемте, покажу, где можно обсушиться, а потом покормим вас, чем бог послал.

Митяй снова пытался сопротивляться, но как-то внезапно выяснилось, что у него совсем не осталось сил. Сева взял его под руку, как барышню какую, и молча поволок за дедом.

В качестве временного прибежища им выделили землянку. Из мебели в ней, считай, ничего и не было, зато в печке-буржуйке потрескивал огонь.

– С одежей у нас туго. – Дед поскреб щетинистый подбородок. – Но сейчас распоряжусь, ребятки что-нибудь найдут на смену. А там уже и ваша просохнет.

Он вернулся в землянку спустя четверть часа, вслед за ним шел хмурый, незнакомый Митяю пацан. Наверное, из городских. Пацан нес в руках кипу какого-то тряпья.

– Вот, – сказал вместо приветствия и швырнул тряпье на деревянную лавку.

– Что нашли. – Дед пожал плечами, а потом глянул на Соню и велел: – Ты, девонька, выйди пока во двор. Пусть эти орлы переоденутся, а потом Петька, – он кивнул на пацана, – отведет вас на кухню.

Петька широко, во всю пасть, зевнул, с интересом зыркнул на Соню. Соня пожала плечами и молча вышла из землянки.

На переодевание ушло минут пятнадцать. Они с Севой долго не могли разобраться в этом ворохе штанов, рубах и свитеров. Одежда была несвежая, местами с подозрительно похожими на кровь пятнами. Но она была сухая, а это самое главное. Две пары кирзовых сапог стояли недалеко от печки. И Севе, и Митяю они оказались велики, но вопрос несоответствия кое-как решился портянками. На выходе получилось два деревенских дурачка в одеже с чужого плеча и при автоматах. Хочешь – плачь, хочешь – смейся. Митяю хотелось выть, поэтому он сказал зло и задиристо:

– Жрать охота.

Сева ничего не ответил, и это задело еще сильнее. Только жалости ему и не хватало в сложившейся ситуации. Митяй сжал кулаки. Он уже готовился сказать что-нибудь злое и едкое, после чего непременно начнется потасовка, но Сева его опередил:

– Он выкарабкается. У него есть и фарт, и надежда.

И сразу прошла злость. Злость прошла, а боль осталась. И чтобы заглушить ее хоть как-то, хоть чем-то, Митяй сказал:

– Она была хорошей девчонкой.

Сева глянул на него искоса, покачал головой. Лучше бы он молчал, лучше бы ничего не говорил, столько боли было в Севином взгляде.

– Мы за нее отомстим. – Митяй закинул на плечо автомат. – Мы за них всех отомстим.

– Отомстим, – эхом отозвался Сева. Думал он сейчас о чем-то своем.

Снаружи их ждали Петька и Соня. Петька окинул их презрительным взглядом, сплюнул себе под ноги. Зачесались кулаки, но Митяй не дал себе воли. С волей нужно было что-то делать.

– Нарядились, пижоны городские? – спросил Петька, завистливо косясь на их автоматы.

По примеру Севы, Митяй решил ничего не отвечать. На деревенских дурачков молчание иногда действует сильнее, чем слова. Соня насмешливо передернула плечами, сказала:

– Ну, куда нам теперь идти?

– Идите за мной! – Петька шмыгнул носом и пошагал вперед.

Он вывел их к навесу. Под крышей из коры и лапника располагался длинный стол и наспех сколоченные лавки. Чуть поодаль над костром булькал котелок. От него шел дурманяще вкусный картофельный дух. В котелке орудовала половником невысокая тетка в переднике поверх телогрейки.

– Привел, – буркнул Петька, и тетка обернулась.

Ее взгляд равнодушно скользнул по Митяю, а потом остановился сначала на Соне и Севе.

– Божечки… – прошептала тетка и раскинула в стороны руки.

Первой в ее объятья бросилась Соня. Со слезами бросилась, как маленькая.

– Это кто? – спросил Митяй у Севы.

– Это тетя Шура, – ответил тот дрогнувшим вдруг голосом. – Повариха из Гремучего ручья.

Дальше начались ахи и охи, слезы и разговоры, которые Митяю были неинтересны, но которые приходилось слушать, пока повариха тетя Шура раскладывала по тарелкам вареную картошку и тоненькими пластинками нарезала принесенное сало. Из всего услышанного Митяй сделал вывод, что выйти из Гремучего ручья удалось всем, а вот добралась до партизанского отряда только повариха. Остальных раскидала фашистская атака на деревню. Тетю Шуру на второй день скитаний по лесу подобрали партизаны, переправили через болото в отряд, где она теперь и трудилась поварихой.

– Где Ефим? – спросил Сева, когда поток женских слез и слов сошел на нет.

Тетя Шура глянула на него из-под низко повязанного платка, покачала головой:

– Убили. У меня на глазах расстреляли ироды. А что с остальными, я не знаю, не спрашивай, Всеволод. – Она встрепенулась, сказала быстрой скороговоркой: – И Гриню тогда тоже убили… наверное.

Митяй отложил ложку, перестал дышать.

– Это ж он нас всех спас. Нас в сарай согнали, жечь собирались, а они вдвоем с каким-то стариком против этих тварей… – Она всхлипнула. – Я искала его в той толпе. Но куда там… Люди кинулись кто куда. Страха люди такого натерпелись, вам не рассказать! Я сама уже в этом сарае с жизнью распрощалась. Упустила я Гриню… А когда увидела, его уже фрицы скрутили…

Митяй слушал и моргал часто-часто. Попала какая-то соринка в глаз, наверное. Из сказанного этой женщиной выходило, что его батя – настоящий герой. Она назвала его спасителем. Вот так…

– Расстреляли, наверное, нашего Гринечку. Нет его больше…

– Он живой! – Рявкнул Митяй так, что повариха вздрогнула, а Соня успокаивающе сжала его руку горячей ладошкой. – Мой батя живой! Слышите вы все?

– Батя?.. – Ахнула повариха. – Так это ты, значит, его сын? – И тут же она засуетилась, запричитала: – Так а где Гринечка, если живой? Почему не с вами?

– Его оперируют, – сказала Соня, не разжимая пальцев на Митяевом запястье. – Ваш доктор и какая-то женщина. Мы нашли его раненным и теперь его пытаются спасти.