Наполеон - Пол Джонсон

А третьей причиной того, что Бонапарт принял решение вернуться, стала неспособность Бурбонов найти взаимопонимание с французским народом. Как сказал Талейран: «Они ничего не забыли и ничему не научились». К чести Людовика XVIII, следует сказать, что он не допускал серьезных ошибок. Он был стар, толст (Веллингтон признался, что повязывать орден Подвязки вокруг огромной голени Людовика было все равно, что обнимать за талию молодую женщину), жаден и упрям. Когда во время первого парада король упал, он принял помощь только от старшего офицера, в обязанность которого в соответствии с протоколом это вменялось, от помощи всех остальных он категорически отказался. Поэтому так и лежал навзничь до тех пор, пока, наконец, не прибыл соответствующий придворный. Контраст между этим королем и свергнутым императором был разителен. Столь же важным фактором была и послевоенная рецессия, которая затронула все воюющие стороны, и в результате которой Британия оказалась ближе к бунту, чем когда-либо за предыдущие двадцать лет. Франция была не в таком бедственном положении, потому что ее промышленный сектор был гораздо меньше. Но положение было достаточно серьезным, чтобы вызывать общую обеспокоенность. Бонапарт беспрепятственно получал письма и принимал посетителей из Франции, и те и другие, по его словам, призывали его вернуться и спасти Францию от всеобщего недовольства. Несомненно, он несколько преувеличивал желание народа свергнуть еще одно правительство. Многочисленные свидетельства, которые мы имеем, подтверждают, что большинство французов уже полностью и бесповоротно разочаровались в Бонапарте, как в 1790-х они разочаровались в королевской власти. Французы погрузились в вакуум апатии, который могли заполнить только сильные, энергичные, решительные и целеустремленные люди. И единственным слоем общества, подходящим под такое определение, были бывшие солдаты наполеоновской армии. При императоре они процветали. Теперь же многие из них не имели работы и, что еще ужаснее, не имели цели в жизни. Вполне естественно, что именно к этой группе людей чаще всего прислушивался Бонапарт. Их мольбы убедили его, что у него просто нет выбора, он обязан снова стать для Франции «человеком Провидения». Так страхи и скука смешались с предназначением, каким его видел Бонапарт.

По всей видимости, окончательное решение вернуться во Францию Бонапарт принял 15 февраля 1815 года и стал быстро готовить экспедицию. Если это нужно сделать, то следует поторопиться. Бурбоны восстанавливали армию, но заменяли всех наполеоновских командиров своими собственными. И с каждым месяцем в руководстве армии появлялось все больше роялистов. Кроме того, Бонапарт узнал, что накануне Рождества 1814 года Британия заключила мирный договор с Соединенными Штатами, а это означало, что очень скоро все военно-морские силы, вместе с ветеранами пиренейских сражений под командованием Веллингтона, которые совсем недавно сожгли Вашингтон, передислоцируются на европейский театр боевых действий. Еще более мощный щит британских военно-морских сил сделал бы его экспедицию совершенно невозможной. 26 февраля 1815 года Бонапарт отправляется с Эльбы на фрегате, в сопровождении шести транспортных судов, на борту которых были 600 его гвардейцев, 100 польских улан, миллион франков золотом, значительное количество боеприпасов, четыре пушки и три генерала. Бонапарт предпринял серьезные меры, чтобы обеспечить максимальную секретность. Чтобы запутать следы, он сделал вид, что направляется в Неаполь (сначала, когда Меттерних услышал об исчезновении Бонапарта с острова, он действительно поверил в это). Спустя три дня маленькая флотилия прибыла в Антиб и беспрепятственно высадилась на берег.

Бонапарту удалось добиться того, что его план стал совершенным сюрпризом для его противников, и какое-то время экс-император продолжал удерживать инициативу. Начальные шаги его последней кампании наилучшим образом демонстрировали его военные характеристики – внезапность, дерзость и стремительность. Из Канн он прошел по альпийским дорогам до Гренобля, обойдя стороной Марсель, где стоял роялистский гарнизон под командованием Массены, который решительно и бесповоротно порвал с Бонапартом. В пятнадцати милях к югу от Гренобля, у деревни Лаффрей дорогу ему преградил батальон регулярных войск пятого пехотного полка. И тут Бонапарт устроил грандиозное представление, виртуозно сыграв роль «великого императора». Он приказал военному оркестру играть Марсельезу и двинулся в сторону преградивших ему путь солдат. Когда он подъехал к ним на расстояние выстрела, то слез с лошади и пошел к ним. Подойдя еще ближе, чтобы его слышали все, он остановился, расстегнул шинель и прокричал: «Это я, Наполеон! Убейте своего императора, если хотите!» Ответа не последовало. Тогда он сказал чудовищную ложь: «Сорок пять мудрейших людей в парижском правительстве вызвали меня с Эльбы, чтобы навести порядок во Франции. Мое возвращение поддерживают три крупнейшие европейские державы». Снова пауза, а затем тишина взорвалась криками: «Да здравствует император!» Солдаты вышли из строя и двинулись к Бонапарту, готовые выполнять его приказы. Когда новость о переходе солдат на сторону Бонапарта достигла Парижа, она спровоцировала мятеж якобинцев и посеяла панику среди министров правительства. Повсюду активизировались сторонники Бонапарта. Когда Наполеон прибыл в Гренобль, его приветствовали как императора – конечно, не все население, до этого было далеко, но достаточно большая толпа, чтобы произвести впечатление. На пути в Париж к Бонапарту примыкали все новые части регулярной армии. 14 марта маршала Нея во главе кавалерийского отряда направили в Осер арестовать Бонапарта. Маршал обещал «привезти его назад в железной клетке». Однако Ней присоединился к своему прежнему императору. 19 марта нервы Бурбонов сдали, и король спешно уехал в Гент. На следующий день Наполеон беспрепятственно вошел в Париж.

До этого момента отчаянное предприятие, которому впоследствии предстояло закончиться сокрушительным провалом, развивалось на удивление успешно – гораздо лучше, чем ожидал Бонапарт в своих самых смелых мечтах. Но по другую сторону тоже происходили значительные перемены. Бонапарт привык иметь дело с поздно сформированными, разобщенными, медлительными коалициями, члены которых преследовали свои собственные цели. Их армии чрезвычайно медленно собирались вместе, их командующие обычно долго спорили о стратегии, часто ссорились и не могли прийти к единому мнению. Однако старые противники императора сильно изменились. Теперь они вели за собой народы, чей дух был на подъеме, народы, которые так же осознали себя как гордую нацию, как французы два десятилетия назад. Эти народы считали Бонапарта источником войн, которые опустошили их страны, отняли жизни их отцов, братьев и сыновей, и теперь он снова появился на арене – как неисправимый враг всеобщего мира. Это уже не было сложным дипломатическим фактом, который требовал долгого разъяснения. Это была непреложная, азбучная истина, которая была очевидна для всех и каждого. Значит, великой Битвы наций под Лейпцигом было недостаточно! Нужно нечто большее, еще усилие, чтобы навеки упокоить призрак тирана. Да будет так! Суверены Европы и их советники, которые собрались в Вене, уже перекроили карту Европы, уже достигли соглашения по многим узловым вопросам. Впервые они сформировали единую команду. Когда до них дошла весть о возвращении Бонапарта – сведения о том, откуда она пришла, как и когда, весьма противоречивы, – сильные мира сего в течение нескольких часов собрались вместе, их реакция была немедленной и единодушной. То, что произошло, было неприемлемо и фатально для спокойного существования Европы. Члены коалиции объявили Бонапарта преступником, отдали приказ о его аресте и предприняли немедленные военные шаги, чтобы выполнить эти приказ. Европа отреагировала на происшедшее со скоростью, сравнимой со стремительностью самого Бонапарта, и это, должно быть, стало для него неприятным сюрпризом. Всего несколько часов – и на свет появилась седьмая (и последняя) коалиция.