Свидетельницы зла - Галина Владимировна Романова

— Не знаю, — растерялась она.

— И версий у вас на этот счет нет никаких?

— Нет. Версии строить — ваша работа, товарищ майор. — Она почувствовала, как густо краснеет. — Я просто пришла опознать его, указать на него, как на возможного убийцу.

Она сказала и тут же прикусила язык.

Так нельзя было говорить! Вова предупреждал. Она может оговорить честного достойного человека. Он потом будет страдать. А она будет мучиться угрызениями совести.

— Даже так? — удивился Вишняков. — Почему вы решили, что он непременно убийца? Он мог просто оплатить заказ. Потому что его об этом попросили. Без очереди.

— А где же тогда была сама девушка? Ее не было в тот вечер в баре. Откуда исходила ее просьба? Она звонила ему?

— Нет.

В его взгляде засквозил интерес. Неподдельный! Таня вдохновилась.

— Вы пробили ее телефон, и там посторонних звонков не обнаружилось? Так?

— Так, — неуверенно произнес Вишняков.

— Это еще раз подтверждает, что этот человек, который сделал заказ, какой-то… Он какой-то не такой. И эта его улыбка.

— Улыбка?

— Да! Он улыбался, как демон. Понимаете? Я так бармену и сказала, что он улыбался, как сумасшедший, когда оплачивал этот заказ.

— А что вам на это сказал бармен?

— А, — Таня махнула рукой, — он сказал, что клиенты у нас в клубе через одного сумасшедшие. В кого пальцем ни ткни. Все приходят пить в конечном итоге. Какая уж тут норма! Но мне этот человек показался, мягко говоря, ненормальным. Он как будто был не в себе. Отвратительная ухмылка.

По взгляду Вишнякова она поняла, что ее аргументы и не аргументы вовсе. Что из-за непонравившейся улыбки можно кого угодно в разряд сумасшедших записать. Поэтому она тут же поспешила исправиться.

— Дело даже не в улыбке, а в чем-то еще. Не могу объяснить. Это где-то вот здесь. — Она приложила ладонь к джемперу лягушачьего цвета в районе груди. — Интуиция, что ли.

— Хорошо. Я вам верю. Верю вашей интуиции. Вы ведь и правда могли что-то такое почувствовать? Наверняка психологию изучаете?

— Да. У меня «отлично», — похвалилась она. — И я правда почувствовала. От этого человека исходило что-то нехорошее.

— Хорошо. Я понял. — Вишняков закрыл файл и начал загружать другой. — А вы могли бы описать его внешность? Лицо?

— Да, конечно.

— То есть вы готовы поработать с нашим художником?

— Разумеется. Только зачем? Его хорошо знает наш бармен Володя, — проговорила она и тут же прикусила язык.

Володя ее убьет. Он предупреждал, чтобы она меньше языком болтала. О себе! А она и его приплела.

Но Вишняков будто и не расслышал. Он очень активно щелкал мышкой, запуская новое видео.

— Вот взгляните, Татьяна. Никто из присутствующих не покажется вам знакомым?

Она уставилась в монитор.

Снова стойка, только не барная. И это не клуб был вовсе. А какое-то солидное учреждение. Мелькали люди в форме. Кто-то подходил, кто-то уходил, толпились возле стойки. Протягивали какие-то документы. Ждали. Потом что-то забирали, уходили. Лица менялись быстро. Вишняков поставил на ускоренную скорость просмотра.

— Ой, вот! — вдруг вздрогнула Татьяна. И принялась тыкать пальцем в монитор. — Верните, товарищ майор. Верните, пожалуйста!

Вишняков отмотал назад и запустил кадры в замедленном режиме.

— Вот! — ткнула Татьяна пальцем в человека, только что отошедшего от стойки с пухлой папкой под мышкой. — Это он.

— Точно?! — Вишняков замер. Остановил кадр, увеличил. — Посмотрите еще раз внимательнее, Татьяна. Это очень важно. Мы с вами не имеем права на ошибку.

«Мы с вами» явились ключевыми словами. Она просила снова и снова запускать кадр. Останавливать. Всматривалась до рези в глазах.

— Это точно он.

— Не ошиблись?

— Нет.

— Готовы под протокол дать показания?

— Разумеется. Если это настолько серьезно.

— Вы даже себе не представляете, насколько это все серьезно.

Двадцать минут у них ушло на протоколирование всех ее показаний. Потом она все подписала. Надела пальто. И с сожалением двинулась к выходу.

— Вам бы еще с нашим барменом Владимиром поговорить, — произнесла она от двери, совершенно позабыв о всяческих предостережениях Вовы на этот счет. — Если он знал этого клиента, то мог знать, на какой машине он приезжал. Или такси ему вызывал когда-нибудь. Это же принято у нас. И это существенно облегчит вам задачу, товарищ майор.

Вылезать из-под одеяла категорически не хотелось. Сегодня у нее был выходной. Первый из трех. Ей очень хотелось выспаться, еще с вечера планировала проваляться в постели до обеда, но чего-то не спалось. Проснулась, как всегда, в семь утра. Час пролежала с закрытыми глазами, пытаясь снова погрузиться в сон. Бесполезно. Она открыла глаза и принялась наблюдать за тем, как медленно ползет луч солнца по спальне. Как обрисовывает ярким светом стройный ряд изящных шкафов, касается широкой кровати. Перескакивает на стену с телевизором и далее движется к двери. А за дверью была гостиная. Просторная. Много больше всей маминой квартиры, в которой Инга провела все свое детство. В гостиной тоже была красивая изящная мебель. Современная, легкая, стильная. Им с Ильей не нравилась тяжеловесная классика. Инга была ему очень благодарна за то, что он спросил ее мнение, когда обставлял квартиру. Мог бы и пренебречь. Мог бы сделать все по своему усмотрению.

Хотя…

Хотя он и так сделал все по-своему. Взял и бросил ее накануне свадьбы. Причем таким чудовищным образом. Погиб! Ей-то что теперь делать?

— Ты не можешь взять и завести себе кого-нибудь. Прямо сейчас завести, — предостерегла ее во вчерашнем телефонном разговоре мать.

— Почему? — удивилась Инга. — Я тут с тоски загибаюсь. Скучно, ма!

— Потому что это неприлично.

— А прилично было погибать так несвоевременно? — фыркнула Инга и надула губы.

— Вот именно! Ключевое слово — погибать! Ты ведь почти вдова. И должна соблюдать приличия.

— Ты о чем, я не поняла?

Инга в самом деле не понимала, куда мать клонит.

— Траур, дорогая. Ты должна побыть в трауре хотя бы немного.

— Немного, это сколько?

— Ну, вообще-то вдова должна носить траур год.

— Год?! — ужаснулась Инга. — Ма, ты чего?!

— А поскольку ты не успела стать его женой, то потерпи хотя бы месяца три. Четыре.

— Офигеть! — заныла Инга.

И про себя подумала, что на такие условия она с Ильей не подписывалась. И вообще она ему больше ничего не должна.