Под Золотыми воротами - Татьяна Луковская

— Не преследовать!!! — кинул он вдоль рядов. — Здесь бить!

И опять звон выбивающего искры металла: удары, удары, удары. Крики, стоны, ржание коней, пыль и брызги, ярость и злость.

Половцы сделали еще один выпад и отошли, пропали. Остались лежать только палые лошади и трупы. Наступила звенящая тишина.

— Попрем?! — подлетел Могута.

— Нет. Ждать.

Потянулось давящее ожидание, вои терли затекшие шеи, напряженно глядя на гребень.

— Дозоры в гору!

Разведчики по половецкой тропе полетели наверх.

— Ждут, полумесяцем исполчились, — доложил Щуча. — Мало их, на что надеются, непонятно.

— В лесу, должно, засада, — предположил Любим. — Могута, твоему десятку толкать назад телеги, раненых и Якушку с собой заберите. Остальным пока здесь стоять.

«Если не решатся еще раз наскочить, уйдем обратно за Дон, — принял для себя решение воевода. — Коли охота, пусть догоняют».

Последняя телега вкатилась на левый берег, Любим поднял руку отходить, дружинники поворотили коней, и тут степняки пошли снова в атаку, двумя гикающими потоками стекая к кромке воды.

— Биться! — приказал воевода, разворачивая Ястребка, и первым кинулся на неприятеля.

Бой закипел с новой силой.

Половцы, отдав все силы на последний рывок, быстро выдохлись, их ряды таяли, но они никак не желали лезть обратно на гребень. Умирая, степняки продолжали отчаянно рваться к реке. Теперь Любиму стало ясно, там, наверху нет засады, отряд мал и пытается пробиться на левый берег, чтобы уйти той же дорогой, что и пришел. Выхватив в толпе, как ему показалось вожака, высокого плечистого воина, с плоским скуластым лицом и резкой линией бровей, владимирский воевода крикнул ему:

— Пропустим! Поговорить нужно!

Как ни странно, тот сразу все понял и подал знак своим прекратить сечу. Два отряда замерли. Любим неспешно подъехал к кипчаку.

— Нас ждали?

— Да, за вами пришли, — коротко ответил тот, с мягким степным выговором. Синь миндалевидных глаз выдавала в его матери или бабке славянку.

— Куда ж вы таким малым отрядом полезли? — Любиму нужно было докопаться до правды.

— Сказывал, вас всего три десятка, а добычу богатую везете. Мол, за Дон укрываться побежите, там, у брода и перехватывать.

— Сказывал? Кто сказывал?

— Посадник онузский.

— Как посадник онузский?! — не сдержал удивления Любим, потрясенно глядя на кипчака. «Посадник онузский!» — Врешь ты все!!! — яростно закричал он, сжимая кулаки.

— Погоди, воевода, — бесцеремонно отодвинул обозленного Любима верткий Щуча, — а как посадник онузский выглядел? Ну, каков из себя? Старец такой седовласый?

— Нет, какой старец, — отрицательно замотал степняк, — его лет был, — указал он на Любима.

— Та-а-ак, — воспрял духом и владимирский воевода, сразу успокаиваясь, считать будущего тестя предателем ему крепко не хотелось.

— А посадник тот вот этак смотрел, — Щуча довольно похоже изобразил выпяченную грудь и поворот петушиной головы Горяя, улавливая даже мимику.

— Он, он, — широко улыбнулся половец.

«Чего добивается Ярополк? Зачем он нам подослал этих несчастных? Плюнуть на прощание в спину? Да и пусть плюет, одна беда уж миновала».

— Пропустить! — крикнул Любим своим. Те послушно расступились.

Половцы, подхватив убитых и раненых, пересекли Дон, проскакали мимо укрывшегося за телегами десятка Могуты и пропали в лесной чаще.

— Как думаете, еще половецкие отряды будут? — Любим устало стянул с себя шишак.

— Да нет, теперь если только рязанцы, — махнул рукой Щуча. — Ишь ты, уж посадником себя мнит! А мы то и не знали.

— Давно метит. Сколько потеряли?

— А никого, — радостно улыбнулся Яков, — Богша с Мирошкой на перебой помереть просились, лезли куда не попадя, да я не дал.

— А раненых?

— Семеро.

— На тот берег уходим! Стрелы соберите, пригодятся.

Любим, отойдя чуть в сторону от суетящихся воев, плюхнулся на вытоптанную траву, откинулся назад, подложив руки под голову, и блаженно закрыл глаза, подставляя лицо речному ветру. «Хорошо! А если бы войско половецкое оказалось большим?» — накатила тень запоздалой досады. Думать об ошибке сейчас не хотелось: «Впредь осмотрительней надо быть».

— Любим Военежич!

Воевода неохотно открыл правый глаз, над ним склонился Щуча.

— Чего тебе? — проворчал Любим.

— Марья Тимофевна через Дон сюда бежит. Должно, думает — поранили тебя. Ты ж лежишь.

Любим резко сел, поворачиваясь к реке.

Марья летела, что есть мочи, прорываясь через водный поток, подол задрался неприлично высоко, оголяя округлые колени, однако девушка, того не замечая, продолжала бежать к этому берегу. Но тут красавица заметила, что Любим сидит, и встала как вкопанная, быстро одергивая поневу. Еще немного и она развернется назад. Военежич едва заметно улыбнулся, схватился за голову и снова рухнул на траву, украдкой поглядывая на девицу. Марьяшка опять, подобрав подол, заспешила к нему.

— Ну, я гляжу, помогать тебе есть кому, пойду я, — сразу сообразил десятник.

— Иди-иди, да пусть спасать меня не мешают там, — спровадил его Любим.

Марья, зареванная, подлетела к обманщику, бухнулась рядом на колени:

— Любушка, худо тебе? Поранили? — ручейком зазвенел ее встревоженный голос.

— Худо мне, — как можно жалостливее простонал Любим.

— Где болит? — ласково погладила она его по щеке, тревожно оглядывая. — Да что ж не подходит-то никто?!

Марья попыталась подняться, но Любим успел схватить ее за руку:

— Не зови, мне по голове дали, сейчас отлежусь и встану. Посиди со мной.

Она послушно присела рядом.

— Небо кружится? — спросила сочувственно.

— Ох, кружится, — промурлыкал Любим.

Вои, ухмыляясь, потихоньку отходили к левому берегу.

— Куда же они? На телегу тебя надобно переложить, — деловито проговорила Марьяша, опять пытаясь подняться, — от воды сыростью тянет, продует.

— Погоди, — снова настойчиво удержал ее Любим, — поцелуй меня.

— Как «поцелуй»? — растерялась девушка, хлопая длинными ресницами.

— Худо мне, так уж худо, нешто тебе жалко, — с укором посмотрел он на нее.

Марья целомудренно чмокнула его в лоб.

— Ну так я еще не покойник, — насупился Любим, — али ты меня уж похоронила?

— Нет! Что ты?! Нет, — испугалась Марьяша.