Счастливые люди правильно шевелят мозгами - Руби Уэкс

Нейролог. Пожалуй, да, это интересно мне.

Руби. Отлично. Поведай мне еще о каких-нибудь способах выращивания детей.

Нейролог. Я пытался учить сына латыни.

Руби. Серьезно?

Нейролог. Да, в раннем детстве. Года в три.

Монах. Я звоню в общество защиты детей.

Нейролог. Не надо! Я пытался научить его лишь отдельным латинским словам.

Монах. Но как? С помощью учебных карточек? Кубиков?

Нейролог. Нет, просто начал называть разные вещи вокруг по-латыни. И добивался, чтобы сын тоже называл их на латинском. Это надолго не затянулось.

Монах. Что еще ты делал?

Нейролог. Знаете, есть возраст, когда маленький ребенок начинает называть части тела: «Колено! Локоть!» Я научил его медицинским названиям частей тела. Он знает, где у него пенис и где коленная чашечка, и медицинские названия разных физиологических явлений тоже знает – например, слово «диарея». А, и когда ему было лет пять, я научил его азам квантовой физики. Даже не азам – довольно многому.

Монах. Звучит безумно, но ты рассказывай, рассказывай дальше.

Нейролог. Началось все вполне невинно. Кто-то дал нам книгу о химических элементах, и у нее на обложке была периодическая таблица Менделеева. Я ее нежно люблю, по-моему, она очень красивая и интересная. Вот я и начал показывать ее малышу, один элемент за другим: «Смотри, вот это медь, вот так она выглядит и такая она на ощупь. Вот это натрий. Он – тоже металл, но с виду и по ощущению совсем другой». Поначалу сын пришел от элементов в восторг, он бегал по дому и говорил: «Вот это стекло. Вот это сделано из стекла». А я говорил: «Да, теперь побеседуем об атомной структуре стекла. Почему силикатные компоненты ведут себя так интересно?» Таким образом мы дошли до электронов и о том, почему субатомная энергия – квантовая.

Руби. Сколько ребенку было лет?

Нейролог. Года четыре-пять. Не знаю, помнит ли он все это.

Монах. Вот-вот.

Руби. Но объясни мне, пожалуйста, на что ты рассчитываешь потом, когда набьешь ему голову знаниями? Он знает латынь. Он знает квантовую физику. Он знает, почему появилась Вселенная. А теперь представь, что ты умираешь, – чего бы ты пожелал ему в жизни?

Нейролог. Дело не в том, будто я считаю, что вся эта информация понадобится ему, чтобы преуспеть в жизни. Я просто хочу воспользоваться тем, что он еще очень юн, а у ребенка в таком возрасте мозг как губка, впитывает все. У маленьких детей мозг создает триллионы нейронных связей, больше, чем когда-либо впоследствии в жизни. Это самое подходящее время, чтобы научить их новому языку, игре на музыкальном инструменте, чему угодно. Я хочу успеть дать сыну все возможное, пока этот период не закончился.

Руби. А какой крайний срок? Ты хочешь нашпиговать его знаниями до какого-то определенного возраста?

Нейролог. Лет до пяти, до шести. После этого, конечно, дети способны многому научиться, но потребуется гораздо больше усилий.

Руби. Ясно. А потом ты умыл руки и больше сына не обучал?

Нейролог. Я пытался его учить, но немного – жена все время возражала. Она просто хочет, чтобы он был счастлив и иногда имел возможность побездельничать, поэтому она стала бдительной и редко оставляет меня с ним наедине.

Монах. Хороший ход. Возможно, у нее всегда есть под рукой телефон детского психолога.

Руби. Аш, сколько сейчас лет твоему сыну?

Нейролог. Восемь.

Руби. И какой жизни для него хочет твоя жена?

Нейролог. Хочет, чтобы он был хорошо приспособлен к окружающей обстановке. А это не в индийских традициях.

Монах. От нас всех хотят, чтобы мы пошли во врачи.

Нейролог. Ну, положим, не все, но все должны отучиться на медика.

Руби. Ничего себе. То есть если сын будет хорошо приспособлен к жизни, тебя это огорчит, потому что в Индии так не принято?

Нейролог. Я понимаю, что адаптированность к жизни – это важно, но я не к этому стремлюсь в воспитании сына.

Руби. Не зря, видно, дети говорят потом «ненавижу родителей».

Нейролог. Надеюсь, у нас такого не произойдет!

Руби. А если бы у твоего сына мозг не был приспособлен к восприятию всех этих знаний? Если впихивать информацию в детей насильно, они тебя возненавидят. Дочка в два года на меня бы в суд подала.

Монах. Они хотят играть в приставку, а ты учишь их древнегреческому…

Нейролог. Да, риск существует. Но я думаю, нужно быть таким родителем, каким можешь. Я – такой отец, который любит латынь и квантовую физику. Такой уж – какой есть. Я не могу переломить себя и стать отцом, который любит ходить на батут или в сотый раз читать книжку про паровозика Томаса.

Монах. Но для друга бы ты на это пошел? Предположим, я бы тебя попросил: «Аш, я ужасно хочу пойти на батут». Ты бы со мной отправился?

Нейролог. Один раз бы сходил. Но после этого мы бы меньше ходили куда-то вместе.

Руби. Серьезно? Ты бы сводил Туптена на батут, но только один раз?

Нейролог. Да, один-единственный.

Монах. Но не второй.

Нейролог. Но не второй. Однако я думаю, что Туптен на батуте – это было бы прекрасное зрелище. Желтое одеяние развевается в воздухе, улыбка до ушей, бритая голова блестит…

Руби. Я бы заплатила, чтобы на это полюбоваться! Интересно, когда воспитываешь ребенка, есть ли предел, за которым стресс переходит в перегрузку?

Монах. Думаю, главное – не передавать стресс детям. Но хитрость в том, чтобы знать, когда надавить, причем по-умному.

Нейролог. Вот это труднее всего понять. Лучше всего действует, когда давишь, но в меру, и потом даешь передышку. Например, я работаю над сложной задачей с лабораторными данными, погружаюсь в нее как можно глубже и тружусь изо всех сил. Потом в какой-то момент прерываюсь и иду принять душ или погулять. И много раз бывало так, что именно во время передышки ответ сам собой появлялся у меня в голове. Я называю это «душевым озарением». Такое происходит, когда уровень стресса падает – и тогда ответ на задачку возникает в голове уже полностью сформулированным. Однако он не возникнет, если сначала ты не потрудишься как следует.

Руби. Согласна. Если не стараться в начале, то никогда ничего не достигнешь в какой бы то ни было области. Когда чему-то учишься, то в начале всегда очень трудно, а потом уже все идет как по маслу. Когда я училась музыке, мой преподаватель однажды хлопнул меня по пальцам крышкой фортепьяно за то, что я ошиблась в пьесе «К Элизе». В конечном итоге я полюбила фортепьяно, хотя пальцы он мне чуть не сломал. Но я не всегда знаю, когда сделать паузу и пойти в душ. Иногда я вообще ее не делаю. Как мне научить детей, если я сама не знаю, когда надо перестать стараться и сделать передышку?