Присоединение Грузии к России - Зураб Авалов

Поддержанный в своем отрицательном отношении к этому акту ближайшими своими сподвижниками, членами знаменитого «триумвирата», молодой Государь противопоставляет точку зрения права — идее государственного интереса, которой одной руководились, присоединяя Грузию.

Через месяц после опубликования манифеста в Петербурге последовало его обнародование в Тифлисе.

Между тем царевич Давид, взявший по побуждению грузинских уполномоченных в свои руки бразды правления в Грузии, действовал как настоящий блюститель престола и будущий царь. Это положение вещей создалось фактически благодаря «послаблению» русских военных властей в Грузии.

Таким образом, при восшествии на престол императора Александра, хотя Грузия и была уже манифестом 18 января объявлена частью Империи, но окончательной оккупации, окончательного водворения в ней русских властей еще не произошло.

Для присоединения, как и для многого другого, недостаточно еще одной воли, хотя бы в манифесте изъявленной; необходимо еще создать соответствующий этой воле фактический порядок вещей. Требовался ряд политических мер, имеющих целью лишить государство, предназначенное к упразднению, его органов. А так как естественным и нормальным представителем Грузии, носителем ее исчерпанного уже политического бытия являлся царь, то незамещение престола на основании Высочайшего распоряжения и было той мерой, которая влекла за собой конец одного порядка и начало другого. Военные власти не допустили провозглашения нового царя. Такое провозглашение привело бы к открытому столкновению. Этого не произошло, между прочим, и потому, что надеялись еще на старый путь — двусторонней сделки.

После первого манифеста отправление многолюдной депутации, с прежними уполномоченными во главе, с грамотами от всех сословий открывало русскому правительству возможность, не доводя оккупации до конца, пересмотреть и проверить свои права на Грузию.

Словом, обратный приезд уполномоченных с депутацией в Петербург с намерением добиться обоюдного торжественного акта и двусторонним соглашением закрепить присоединение Грузии к России давал прямой ответ на сомнения императора Александра и указывал ему единственно правильный и простой способ правомерного разрешения вопроса.

Но в том-то и дело, что все старания уполномоченных были тщетны и нашлись иные способы примирить колебания щепетильного Императора с политическими выгодами Империи.

V

1

Вопрос о присоединении Грузии был одним из первых вопросов, какие пришлось рассматривать вновь учрежденному Государственному совету при императоре Александре I, этот же самый вопрос обсуждался на предпоследнем заседании Совета императора Павла. И хотя судьба Грузии была уже решена Павлом, а Александр лишь не знал, как отнестись к совершавшемуся уже факту, но сановники Императора колеблющегося больше обнаружили внимание и серьезнее посмотрели на дело, чем советники решительного императора Павла.

Накануне подписания манифеста, 17 декабря 1800 г., читано в Совете представление графа Мусина-Пушкина об «удобности и выгодах присоединения Грузии к Державе Российской». Совет вполне соглашался с «удобностью» и не отрицал «выгод» такого шага. Более того, он нашел, что звание «покровителя тех земель» дает Императору право принимать необходимые для безопасности края меры, поэтому от Государя зависит, как достигнуть этого: увеличением ли своего влияния во внутренних делах Грузии или же совершенным ее присоединением к России? Обосновав юридически право присоединить Грузию (именно как вытекающее из протектората sic), Совет исчисляет выгоды, какие произойдут от этого для России: здесь указываются «уступаемые ныне царем Георгием сокровища, там, в богатых недрах заключающиеся»; затем, «вящая удобность» обуздать хищных горцев; наконец, знаменитый аргумент насчет торговли «не токмо с соседями, но и индейскими народами» и стратегические выгоды в случае войны с Портой или Персией[162].

Само собой разумеется, что император Александр, еще наследником, был знаком с вопросом о Грузии: журнал только что упомянутого заседания Совета подписан именно им[163].

Вступив на престол, он нашел, строго говоря, Грузию уже присоединенной, т. е. воля присоединить ее была уже изъявлена, притом в авторитетной форме манифеста. Мы показали, что был сверх того сделан и решительный шаг к исполнению этой воли, т. е. не допущено было провозглашение нового царя.

Однако многое из старого сохраняло силу. Нужен был еще целый ряд мер, чтобы осуществить решение императора Павла. Но в щепетильной душе его сына нашлось место для колебаний.

Александру этот удивительный и капризный монарх, переживавший тогда пору благороднейших и никогда не осуществленных замыслов, усомнился в правомерности акта, на основании которого Грузия присоединена к России. Он видел в этом несправедливость по отношению к законным наследникам грузинского престола[164].

Замечательно, что ни император Павел, ни его советники не видели, что, упраздняя трон Багратидов, они нарушают очевиднейшим образом принцип, из-за которого готовы посылать на смерть армии и возводить Китайскую стену между Европой и Россией — принцип легитимизма. Впрочем, могло казаться неуместным обсуждать «азиатские» дела с точки зрения европейских воззрений на богоустановленность монархий.

Ввиду сомнений Императора вопрос о Грузии был предложен на обсуждение вновь образованного Государственного совета[165]. В числе членов его были теперь лица, близко знакомые с делами этой части Азии, по опыту и по личной роли в политике, именно — Платон и Валериан Зубовы. При таких условиях, при возбуждении вопроса о праве рядом с вопросом о выгоде нельзя было уже ограничиться ссылками на хищников-горцев и «индийскую» торговлю. Действительно, мы видим, что присоединение Грузии к России вызвало в Государственном совете настоящие дебаты по вопросу внешней политики; редкий пример в истории Совета за этот век.

2

Впервые при императоре Александре I Совет занимался Грузией в собрании 11 апреля 1801 г.