Свинцовый дирижабль. Иерихон 86-89 - Вадим Ярмолинец

Не знаю, что стояло за ее интересом к обстоятельствам моего падения – предположение, что я видел, чем они занимались в этом подвале или живое участие. Живое участие женщины, которая сейчас любит меня больше, чем того другого, с которым приятно проводит время. Глядя на нее, я конечно, снова хотел ее. Несмотря ни на что.

– Там, знаешь, в подвале труба такая есть, – сказал я. – Между окнами.

– Ну?

– Ну вот с нее я и упал.

Она прыснула.

– А как ты на ней очутился?

– Как я на ней очутился?

Я все пытался поймать в ее взгляде тень понимания того, что я знаю, что там у них происходило. И все же не договаривал, потому что боялся, да-да, боялся, что, узнав от меня все, она повернется и уйдет. И больше я никогда не увижу ее. Ну, может быть, увижу. Но так, издалека.

– Я просто хотел зайти к нему. Потом я услышал эти звуки. Удары, стоны. Я не понял, что это такое. И я залез на эту трубу, чтобы посмотреть, что там происходит.

Она поднялась, прошла к окну и присела на подоконник. Между нами образовалось метра три пустого пространства, грозившего разрастись еще больше.

– Ну и что теперь? – спросила она.

Выражение лица у нее стало озабоченным.

Я пожал плечами.

– Ты знаешь, что он импотент?

– То есть?!

– То есть? У него не стоит! Выдаю тебе военную тайну. Да он мой любовник, но у него не стоит!

– А-а, – сказал я. – Это в корне меняет дело.

– А что тебя волнует? Я тебя спрашиваю, с кем ты сейчас трахаешься? Я тебя вообще о чем-то спрашиваю? Я тебе что-то обещала? Хранить верность?

Я пожал плечами.

– Так я не поняла, ты ко мне имеешь какие-то претензии или что? Ты скажи! Чтобы я просто понимала, что мне дальше делать, а?

Она достала из сумки пачку сигарет, выбила одну и закурила. Из чего я сделал вывод, что уходить она не торопится. Это был момент, когда я в очередной раз убедился в том, насколько я, все же, циничная сволочь. Я не хотел, чтобы она уходила. Боль меня почти оставила, и очень хотелось проверить, не придется ли мне теперь тоже удовлетворять ее с помощью бокса.

– Какие я могу иметь претензии? – ответил я. – Просто я не люблю ничем делиться. Я противник колхозов и коллективного имущества.

Это была гнусная ложь. Я лично участвовал в оргии у Прессмана, которая была самым натуральным секс-колхозом. Но это был другой случай, где меня мало что связывало с другими участницами народного гулянья. Здесь все было иначе. У нас уже была своя история. И, глядя на Лизу, я уже ничего не хотел, кроме как обнять ее. Хотел, чтобы все это, как в анекдоте про лилипута и великаншу, было моим: грудь, губы, ноги, жопа, сладкий, мягкий, упругий, сладко стонущий кусок мяса. Я умирал, так хотел запустить пальцы в ее волосы. Взять ее за талию, прижать к себе так, чтобы ощутить ее грудь на своей груди, твердеющие от возбуждения соски. Гипертонические приступы у меня в этот день следовали просто один за другим.

Сделав две-три затяжки, она погасила сигарету. Точнее тыкала ею в пепельницу, пока до меня не дошло, что она плачет, что было вполне предсказуемо. Я поднялся с дивана и, подковыляв к ней, начал воплощать желание в жизнь. Сперва взял ее за талию и привлек к себе. Как сладко смешался знакомый аромат ее духов с сигаретным дымком! Потом я взял ее мокрое лицо в ладони, и мои пальцы скользнули в ее волосы. Губы у нее были солеными от слез и, клянусь, ничего вкуснее этих соленых губ я не пробовал в своей жизни. Затем мы переместились в постель и, забегая очень недалеко вперед, докладываю, что травма не вызвала никаких негативных последствий, что принесло мне несказанное облегчение, а ей, предположу, чувство глубокого удовлетворения. Утром, когда я еще лежал в полудреме, я услышал, как она негромко ахнула и сказала:

– Слушай, у тебя здесь огромный синяк. Я бы все-таки сходила к доктору.

Этот совет навел меня на мысль, что судьба подкинула мне совершенно великолепную возможность отдохнуть от моих начальников и от их смежников из комитета. Все, что требовалось для этого – пойти в поликлинику, показать свой раненный зад и получить больничный. Были, однако, вещи, которые меня волновали не меньше.

– Тебе понравилось со мной?

– Очень, – ответила она, укладывая голову мне на плечо.

– Ты будешь еще с ним боксировать?

Повисла пауза. Потом она ответила:

– Ты не представляешь, сколько меня с ним связывает. Он был моим первым мужчиной. Я тогда еще училась в школе. В десятом классе. И он уже тогда был импотентом. Что-то он мне объяснял, про какую-то травму, но, слушай, какая разница, по какой причине у тебя не поднимается? Не поднимается – и все. Я его тысячу раз пыталась потерять, но он не уходил. Я стала видеться с другими. Он ужасно ревновал, но всегда говорил, что это неизбежно, что он это знал, был готов и все в таком духе. Мы с ним могли подолгу не видеться, но знаешь, в нашем городе скрыться друг от друга невозможно. И он всегда появлялся именно тогда, когда я была одна, когда мне нужна была помощь, доброе слово, какие-то деньги. На него всегда можно было положиться. Я знала, что когда бы я ни пришла в его подвал, он нальет мне чашку чаю, уложит, накроет, согреет и не будет задавать никаких вопросов. Один раз я зашла к нему, и там был Володя. Костя тоже читал много самиздата, и они на этой почве пересеклись. Как мне потом показалось, он меня просто подтолкнул к нему. Может быть, увидел в нем человека, который мог быть со мной. Во всяком случае, он очень поощрял это. Хотел, чтобы мы с Володей уехали в Штаты, обещал помочь, но Володя даже слышать не хотел об отъезде.

– Ты любила его?

– Кононова? Он был очень цельным человеком, четко знал, чего хочет от жизни. Это редко встречается.

– А почему он не хотел уезжать?

– Почему? Один раз он сказал, зло так: “Хочу дожить до того дня, когда эти подонки поставят памятник моему отцу за свой счет”. Его отец умер в лагере. Он никогда не говорил “лагерь”, всегда “концлагерь”. Говорил, что это все ненадолго. В смысле весь Совок ненадолго. Он как-то сказал, что если бы Рейгана избрали на третий срок, то Союз бы этого не пережил. А я уверена, что это навсегда. Так и будем жить в этом болоте.

Я снова подумал, как легко получаю материал о Кононове и какая замечательная история могла бы выйти из этого материала. Одно “но” – моим начальникам она бы сильно не понравилась.

– Ты не ответила: ты любила его?

– Я не знаю, мой дорогой. Он был очень хорошим любовником, и мне было интересно с ним. Но знаешь, он был таким человеком, с которым никуда нельзя было пойти. Для него было только два типа людей: сволочи и идиоты.

– Но ты же не входила в эту категорию?

– Я не знаю, куда я входила. Может быть, ему просто баба нужна была, и тут ему Костя подсунул меня. Он знаешь, как любил говорить? Простые решения – самые верные. Ему нужна была баба, я была его бабой. Вот он и приходит теперь ко мне по ночам.