Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера. 1920-1945 - Генрих Гофман

Мои мысли невольно возвращаются к кануну нового 1925 года, который Гитлер провел в моем мюнхенском доме. Мы собрались скромной компанией примерно из двадцати молодых людей и девушек из числа наших близких друзей из творческой среды. Комнаты весело украшали цветы, китайские фонарики и цветные бумажные гирлянды; в эркере столовой стояла ель в своей нетронутой красоте, увенчанная крошечной фигуркой младенца Иисуса, и «снег» на ней сверкал в отсветах множества разноцветных свечей. Праздничный ужин состоял из холодного фуршета, стол ломился под тяжестью всевозможных вкусностей, которые так любят немцы и так искусно готовила моя жена: там были бутерброды с маслом и горами восхитительных колбас и прочих деликатесов, разные салаты, а еще большой поднос с разноцветными желе, кремами, кексами и пирожными, которые только можно себе вообразить. На удобном расстоянии друг от друга стояли большие чаши с крюшоном из белого и красного вина, любовно приготовленные моей собственной умелой рукой, а для тех джентльменов, которые предпочитали что-нибудь более бодрящее или что-нибудь менее сладкое, на маленьких столиках по бокам маняще выстроились бутылки шнапса и пива.

Словом, это была обычная новогодняя вечеринка, беззаботная компания близких друзей, любителей повеселиться, с игрой и музыкой, чуть-чуть флирта, много смеха и хорошего настроения, поцелуи под омелой[12] и добрые пожелания в последний час уходящего года.

Вечеринка едва началась, когда меня спросили, придет ли Адольф Гитлер.

– Нет, – сказал я, – я приглашал его, но, кажется, в этом году он уже не сможет выбраться.

– Ах, Генрих, какая жалость! – воскликнула одна молодая девушка. – Мне так хочется на него посмотреть. Ты не мог бы позвонить ему, ну еще один разочек, и уговорить его прийти?

Компания очень настаивала, и я решил еще раз попытать удачи. К моему удивлению, Гитлер согласился зайти, но «только на полчаса».

Все очень волновались, дожидаясь его прихода. Кроме меня самого, никто лично не был с ним знаком, и, когда он в конце концов появился, его встретили с большим энтузиазмом, особенно дамы.

Я еще раз стал свидетелем того, каким огромным влиянием на женщин он обладал. В визитке он выглядел очень элегантно. Тогда он еще не начал носить спадающую на лоб челку, и выражение скромной сдержанности только увеличивало его притягательность. Его усики очаровали женщин, хотя лично мне они кололи глаза.

Одна из дам прямо-таки потеряла голову из-за Гитлера. Она завела с ним долгий разговор и очень ловко подвела его под омелу. (Мне так нравился этот английский обычай, что я завел его у себя в доме.) Заманив его в нужное место, эта молодая женщина, работавшая у меня в фотоателье и хорошенькая как картинка, обвила шею ни о чем не догадывавшегося Гитлера и крепко его поцеловала. Я никогда не забуду изумления и ужаса, написанного на его лице! Шаловливая сирена тоже почувствовала, что перегнула палку, и в комнате воцарилось неловкое молчание. Ошарашенный и беспомощный, как ребенок, Гитлер стоял, закусив губу и пытаясь справиться с гневом. Атмосфера, которая с его приходом уже приобрела налет официальности, теперь стала просто ледяной.

– Не принимайте слишком всерьез этот старинный обычай, – сказал я, стараясь как-то выйти из неловкой ситуации. – Я рад, что это случилось с такой молодой и прелестной гостьей, а не с кем-нибудь постарше. Но вам же всегда везло с женщинами, герр Гитлер!

Но в этот раз я, видимо, обманулся и не сумел разрядить ситуацию.

Так же сильно Гитлер ненавидел «добрые советы», вероятно, это была одна из причин, почему он редко появлялся в обществе, за исключением лишь нескольких семей. Он терпеть не мог «политических тетушек», как он называл женщин, стремившихся давать ему добрые советы.

Лишь изредка говорил он о своих родственниках. За все двадцать пять лет нашей дружбы он ни разу не заговорил о своем брате Алоисе Гитлере, который владел рестораном на Виттенбергплац в Берлине, и Алоиса Гитлера никогда не видели в рейхсканцелярии. Его младшая сестра Паула, жившая в Вене, поддерживала с ним нерегулярную переписку, но мне вспоминается, что после ее достаточно долгого пребывания в Оберзальцберге Гитлер более чем на три года прервал с ней всякое общение.

В моменты покоя и приятного отдыха он любил непринужденно побеседовать об искусстве и литературе, философии и прочих вещах, приходивших ему в голову. По таким вопросам, как кумовство и наследственность, он придерживался категорического и четкого мнения.

– То, что один из членов семьи достиг величия, – заявлял он, – еще не причина думать, что у всех его братьев и сестер есть талант.

Кумовство он считал не только бесчестно отвратительным, но и в корне опасным и глупым; и в поддержку своего мнения он любил приводить в пример Наполеона.

– Давая высокие посты и сажая на троны завоеванных стран совершенно не пригодных к этому братьев и заурядных родственников, он не только выставлял себя в нелепом виде и терял популярность, но и приближал свое падение. Ибо в трудный час именно эти посредственности обернулись против него в эгоистичной и отчаянной попытке сохранить богатство и власть, которыми они были обязаны его щедрости.

Так он шел по предназначенному судьбой пути, сознательно забывая о семье. Насколько я знаю, Алоис до сих пор живет в Берлине, а его сестра, милая, простая и мягкая женщина, по-прежнему живет в скромной и счастливой безвестности своего баварского дома.

По вопросу наследственности он придерживался столь же твердых убеждений. «История, – говорит он, – дает немало доказательств того, что сын великого человека очень редко сам достигает величия, если такое вообще бывает. И это вполне в природе вещей. С точки зрения евгеники, сын почти всегда наследует материнские черты, а так как большинство великих людей выбирают себе в жены женщин, которые могут дать им отдых от государственных дел, из этого неизбежно следует, что их сыновья редко наследуют качества, жизненно необходимые для того, чтобы наследник мог с честью занять высокое место своего отца».

Убежденность Гитлера в том, что его преемник должен быть человеком, равным ему по умственным способностям, что сам он никогда не сможет зачать сына, обладающего нужными качествами, и что проблема возможной преемственности власти только усугубится, если у него будет сын, и может отрицательно сказаться на будущем Германии, была, несомненно, главной причиной его решения никогда не жениться.

Его сводная сестра фрау Раубаль была старше Гитлера и всецело предана ему и позднее на длительное время стала его экономкой в Оберзальцберге. У нее было две дочери и сын, работавший школьным учителем в Линце. Во время войны он попал в плен под Сталинградом, и, когда к Гитлеру обратились с предложением о том, чтобы содействовать освобождению своего племянника, он резко отказал, сказав, что не имеет права делать исключений. Старшую дочь фрау Раубаль Ангелику все мы звали Гели.