В ста километрах от Кабула - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До Абдуллы донесся глухой стук, Абдулла вздрогнул, напрягся. Может, змея смахнула в низину голыш и он забрякал пусто? Никчемный звук, сжатые посветлевшие глаза Абдуллы обыскали склоны, проверили тропу – никого! Значит, почудилось. Возможно, не змея это была, а какой-нибудь зверек, лиса, волчонок или же редкая птица – птицы в этом ущелье не живут, но залетать залетают.
Напрягшееся лицо Абдуллы обвяло, ослабло, утяжелилось, поползло вниз, только губы сделались влажными, не чувствуют губы ничего, словно бы чужие они, Абдулла потрогал их пальцами свободной руки – в правой продолжал держать пистолет, оттолкнулся от коня и сделал несколько шагов по скосу вверх. Под ним поползла рыжая каменная крошка, обнажила тело горы, тоже рыжее, железистое, но более темное, чем крошка. Абдулла поставил ногу на старое место – из-под ноги снова поползло, посыпалось – гора была дряхлой и словно бы вся из крошки да ржавой плесени состояла. Похолодел Абдулла: если он полезет дальше по этому желобу, гора засосет его, либо не выдержит и рухнет – похоже, вон камень-гриб, затыкающий желоб, закачался уже.
Повернул назад, прощаясь, похлопал коня по остывающей шее, полез по боковому склону, закряхтел от напряжения. Когда сидишь в седле, легкие работают нормально, а тут легкие вспухли болью, засипели дыряво, в горле тоже что-то засипело: вон как дает о себе знать высота!
Снова послышался посторонний звук – то ли стук какой, то ли шорох. Абдулла замер, и его будто бы холодом обдало, глаза сжались, подбородок обморочно затрясся: прямо за его конем, держась рукою за холку, стоял невысокий, хорошо сбитый человек со светлым широким лицом и светлыми, чуть обвисшими вниз усами. Взгляд зеленоватых, травянистого цвета глаз был жесток и пристален.
– И-и-ы-ы! – закричал, оглушая самого себя и этого человека Абдулла, по ушам ему полоснуло ножом – достал собственный крик, в висках забилось, зазвенело недоброе эхо – словно он целый оркестр взыграл – наяривает оркестр так, что чертям тошно: Аллах объявил тревогу. Афганец не должен иметь таких светлых усов и кошачьих глаз, афганцы все больше в синь и в черноту: черные волосы часто имеют синеватый отлив. Значит, шурави.
Лошадь! Шурави стоял точно за лошадью – даже расслабилась, дуреха, подтянула к себе одну ногу – правую заднюю, будто собака. Вот он, выход – шypaви надо этой лошадью и задавить. Хоть и кричал Абдулла истерично, загнанно, но загнанным в силок себя он не чувствовал, хотя как часто чувствует себя человек в подобной ситуации, – он сразу взъерошивается, оскаливается, становится в круговую защиту, выпускает когти, дерется до последнего и, уже будучи мертвым, все равно старается укусить, – у Абдуллы этого не было. С другой стороны, внутри у него что-то просело, сжалось: понял Абдулла, что шурави постарается взять его живым.
Усмехнулся Абдулла: а как его взять живым, когда шурави стоит с голыми руками, а у Абдуллы «стар» с полной обоймой? Да еще патроны бренчат в кармане. Пистолетом поманил к себе светлоусого – давай, шурави, подходи!
Хотя стрелять не очень-то постреляешь: на выстрелы могут примчатся неверные. Чем угодно надо пристукнуть шурави – камнем, дубиной, ножом перехватить ему горло, бритвой, а стрелять нельзя – последнее это дело. Словно бы голова переодолела Абдуллу своей тяжестью, перевесила, Абдулла качнулся, пополз на пятках по осыпи вниз, попытался удержаться – безуспешно; в ту же секунду он нажал на курок «стара», целя в лошадь.
Звук выстрела был подсеченным, чужим, негромким, Абдулла подумал, что хлопок в ущелье могут все-таки и не услышать, и выстрелил во второй раз, целя уже в шурави – Сергеев угадал, что Абдулла сейчас ударит еще раз, в последний момент резко качнулся в сторону, уходя от пули – та калено пропела над ухом, обдала кожу горячим, Сергеев нырнул вниз, уходя за лошадь, – и вовремя: Абдулла выстрелил в третий раз.
«Три! – отметил Сергеев. – Сколько же у него патронов в обойме? Семь, восемь, девять? И с какой начинкой в обойме он начал стрельбу – с полной или неполной? Надо считать, с полной – так вернее! Иначе один завалящий патрон может перечеркнуть жизнь. Бросил тревожный взгляд на коня – тот с запозданием вздрогнул, словно бы проткнутый изнутри, заскрипел зубами от боли. Внутри у коня заработал, зачастил сыро, с чавканьем невидимый поршень, – под ноги хлынула кровь – пулевой пробой был большим, как порез ножом, располосовал тело, и бедный конь медленно опустился на колени. Дернулся один раз, другой, сопротивляясь смерти, зарылся храпом в мягкую гнилую породу, по шкуре побежала дрожь. Все! Сергеев стоял теперь перед Абдуллой незакрытый – ничто уже не защищало его. Абдулла захохотал, но в тот же миг прервал хохот, сузил глаза. Спросил:
– Ну что, русский? Допрыгался? Я тебя в клетку посажу, понял?
– А ведь, Абдулла, не ты возьмешь меня – я тебя возьму, – спокойно проговорил Сергеев. – Не уйдешь ты, – облизал сухие жесткие губы языком – таким же, как и губы, сухим, жестким, добавил: – Так Аллах велел. Твой Аллах – не мой.
То ли возмущенный крик возник в Абдулле, то ли смех повторился – потемневшие печеные губы его сделалась угольно-темными, глаза налились водой.
Абдулла перевел взгляд в сторону, и Сергееву невольно захотелось тоже посмотреть туда – что там увидел басмач, за спиной Сергеева стоит душок и заносит колун, норовя расколоть голову? Он напрягся – показалось, что это так. Сейчас под лопатками забегают холодные, с тонкими колючими лапкам козявки, зашустрят противно. Захотелось оглянуться назад, но оглядываться нельзя – Абдулла только этого и ждет. Козявки под лопатками, слава богу, не забегали, удержались: значит, за спиной никого нет. И вообще он спиною бы ощутил, если бы сзади кто-нибудь появился, волосы бы взмокли от пота. Абдулла улыбнулся, – улыбка была такой, что радости не приносит, – и, отставив пистолет в сторону, пошел на Сергеева.
Как медведь на медведя. Сергеев ждал и, сам того не ожидая, ответно улыбнулся Абдулле.
В тот же миг неожиданно безмолвно и страшно, будто дело происходило не наяву, а где-нибудь в кино, все было слишком нереально, – вздрогнула и поползла земля, вспушилась рыжим клубком, накрыла хрипящего коня, которого хотя бы из жалости надо было пристрелить, но Сергеев не мог отвлечься на коня, отвлечься – значит умереть самому, в клубе исчез Абдулла, Сергеев попятился назад, но не успел,