Первая формула - Р. Р. Вирди

class="p1">Примерно то же я слышал и от Халима, который каждый раз бурчал, вспоминая о «святых» и «мудрых» служителях церкви.

«Господь и спасение всегда останутся величайшим соблазном и величайшим обманом. Чаще всего люди в сутанах именно эти два приема и применяют. Собаку на них съели – куда там честным ворам и лицедеям», – говорил Халим.

Я запомнил его речи, потому и закивал, слушая Нишу:

– Не каждый может поведать правильную историю как должно.

Набрав в грудь воздуха, я откашлялся, словно собираясь немедленно приступить к рассказу, а Ниша вздохнула, проведя пальчиком по деревянному полу моей площадки:

– Да, знаю. Непросто найти умелого сказителя. – Она быстро взглянула на меня и вновь уставилась на доски. – Как думаешь, кто лучший рассказчик в вашем театре?

Я фыркнул и прищурился:

– Сама знаешь кто! Но если не желаешь послушать меня, я мог бы попросить спуститься в трюм Халима или Махама. Они расскажут тебе все что душе угодно.

В ответ на мою кривую усмешку Ниша рассмеялась, и на сердце у меня потеплело.

– Нет уж! Хочу услышать твою историю о Браме. О том, как все начиналось.

Настоящий лицедей, которым мне как раз и хотелось стать, не должен отказывать в подобной просьбе, и все же я нервно заерзал.

Из всех историй Ниша выбрала именно ту, которую более всего порицали и высмеивали. В чем тут смысл? Посмотрев ей в глаза, я понял, как ей нужен рассказ о Браме. Никуда не денусь.

Снова откашлявшись, я начал:

– О Браме и обо всем, что есть на свете…

10

Брам

Сначала, до того как появились небеса и большой мир, еще до воды и суши, была чернота.

Еще был свет: белое пламя, боровшееся с чернотой. Пламя то разгоралось, то съеживалось, но совсем угасать не желало.

Исходило оно от небесной жемчужины – яйца, одиноко сиявшего в кромешной тьме. И таило оно в себе первое творение – ту руку, что создаст все остальное. И была та рука Ткачом судьбы, Собирателем нитей, что сплел огонь и воздух, даровав нам свет, Создателем, что дал Луне ее бледный ореол, ставший маяком в беспросветной ночи.

И внутри яйца лежал Брам. Лежал в глубоком сне, и вокруг царила пустота, и не было в мире ничего.

И было это до начала времен, до создания Ситров, до первого греха Падшего.

И однажды небесная жемчужина треснула, и в трещину выплеснулись сполохи красного и оранжевого пламени. Раскололи они первое яйцо, нарушив безмолвие и великий покой. Растекся огонь, завыл и заспорил с темной пустотой. И… появился Брам.

Возник он в огне и в свете и вышел в темноту – первым из сущностей нового мира. Говорят, что до сего дня никто не ведает, как выглядел он. Уж слишком велик был Брам, и нет таких слов, чтобы описать его. Единственное, что нам нужно знать, – сначала была чернота, а потом к жизни возродился он и выжег огнем своим бесконечное ничто.

Что же ощутил он в первый миг? Великую пустоту.

Здесь ничего нет… Ничего, кроме меня. Я одинок.

В груди у Брама заныло, и он впервые познал боль.

Куда ни глянь – не на чем остановиться глазу, и нет конца той пустоте. Я один…

Пустота в сердце его все росла, и Брам желал ее заполнить.

Потерянный и одинокий, начал он свое странствие. И нес он с собой осколки скорлупы, и засыпал от усталости, положив на них голову. Хранившиеся в скорлупе свет и огонь, дававшие яйцу тепло, давно погасли, и перетекли они в тело Брама. Итак, спал он в ледяных пространствах, не зная, как быть и что делать.

Куда бы я ни пошел, сколько бы ни искал – здесь нет ничего. Одна чернота, и нечем ее заполнить. Мне холодно… Пусть кончатся мои несчастья!

Устав от тяжелого сна, прихватывал Брам с собой жемчужные осколки яйца и продолжал свое странствие. Прошло немного времени, и совсем обессилел он от одиночества. И зарыдал в темноте.

Как больно… Невыносимо огромна эта пустота! Пусть же она осветится! Только чем осветить ее? Где тот теплый огонь, что видел я до своего рождения?

Тьма одолела Брама, притушив его внутренний свет, и создатель всего сущего изнывал от тоски и грусти и лил горькие слезы.

Как же хрупок я, как непрочен… Еще немного, и разобьюсь я, словно яйцо, давшее мне жизнь! Мне нужно… что-то, не знаю что. Прошу…

И вдруг жемчужный свет, что дало Браму яйцо, полился из его глаз. С ресниц его закапали слезы из белого огня, и упали они на пальцы его. Ощутив их тепло, раскинул Брам руки, и во все концы пустоты разлетелись его слезы. Упали они во тьму и повисли там, заблистав в необъятной ночи.

Тепло… Свет.

Протянул он руку и покачал светящиеся точки на ладони.

Они живые. Настоящие… И нет от них никакого вреда. Они заполнят тьму. Теперь я не одинок! Как тепло!

И притянул Брам пылающие слезы к груди своей, и светящиеся сферы избавили его от одиночества.

Так сотворил Брам первую материю мира, первые огни его. Сотворил звезды. Некоторые из них мигали – вот-вот погаснут, – и Брам дунул на них, и выросли они. Дыхание его давало жизнь, рождало огонь, что рассеет черную ночь.

Нет… Не умирайте!

Он дул еще и еще.

Танцуйте, дышите! Только не надо бросать меня в темноте!

Так уговаривал он каждую звездочку, так пóтом и кровью своей поддерживал в них жизнь. И первые в этом мире друзья его светили ярко. И заняли они свои места в пространстве, и каждому из них Брам дал имя.

Махор. Первенец мой…

Звезда, что Брам создал первой, замигала и завертелась вокруг его головы, и забыл Брам о тьме и одиночестве. Теперь был у него свет и были создания, которыми мог он заполнить темноту.

Были крохотные звезды, сохранившие первозданное тепло огненных слез Брама, и сияли они добрым белым светом. Другие, желтые, превратились в злобных гигантов, настолько огромных, что без труда поглотили бы весь мир.

Говорят, если ночью долго вглядываться в глубины неба, создания, заброшенные Брамом в самые далекие скопления тьмы, можно увидеть. Пришлось ему оставить этих детей в дальних краях, чтобы не выжгли они своим гневом окружавший Брама добрый свет. Решил он, что боль их не должна испортить то, что ему еще предстояло сотворить. Пожалел несчастных Брам – и уронил еще несколько слез, и стряхнул их с