Не доллар, чтобы всем нравиться - Мишель Куок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я такого и не говорил.
Как он мне это бросает – как будто через забор, оттуда, где я не могу его достать, – это просто бесит! И еще больше раздражает мое ставящее в тупик желание уничтожить барьер между нами, ту отстраненность, которая ему так нравится.
– Ты помнишь наши первые выборы в Ученический совет? – ляпаю я, не успев себя остановить. – В девятом классе?
– Конечно.
– Поэтому я и пошла в «Горн».
– Ты что, написала статью, и Джеймс тебя похвалил?
– Нет, чтоб ты понимал. Я не могла писать эту статью, потому что тогда я сама стала бы ее героиней. Я была одной из кандидатов.
На лице Лена я замечаю редкое для него выражение удивления.
– Правда?
– Я думала, президентом девятого класса становится человек, готовый решать насущные проблемы.
Он обдумывает мои слова.
– Ты думала, нужно что-то по существу.
– Точно. Я провела исследование, разработала предвыборную платформу на основе конкретных проблем, требующих решений. Например, реорганизовать расписание уроков математики для девятиклассников, привести в порядок школьный портал Уиллоуби…
– Ого, и почему я за тебя не проголосовал?
Снова на лице у него эта незваная ухмылка.
– Слушай, можешь не говорить. Ты подумал, что я скучная. Как и все остальные. Я поняла, что ошиблась, как только вышла на сцену нашего амфитеатра.
Я помню, как услышала свой голос, идущий через микрофон, – впервые его усиливали динамики и разносили над рядами сидящих на деревянных стульях школьников с бездумными глазами. Я не была готова к тому, каким тонким покажется мой голос. Таким слабым, совсем чужим. В тот момент я поняла, что мои идеи, приземленные и мелкие, не могут заполнить собой весь этот воздух. Они не могли сравниться с речами других кандидатов, которые только что с помпонами не скакали, как команда чирлидерш, прославляя ученический дух и прочую бессмыслицу. А это очень неприятно – осознавать, когда стоишь перед тремя сотнями людей, надеясь на их одобрение. Я пыталась объяснить это Ким, но она так и не поняла. Я думала, что они все дураки, но даже при этом сама себе казалась ничтожной.
Лен разглядывает потолок, словно не слушает, но на самом деле это только кажется.
– А при чем здесь «Горн»?
– Ну, Джеймс освещал выборы, и когда эта пытка закончилась, он подошел ко мне и сказал, что сразу понял: я человек думающий, Ученический совет – это пустая трата времени, а вместо этого я могу пойти в «Горн».
– Так, значит, дело все-таки в Джеймсе! – не отстает Лен.
– Нет, вовсе не в нем. А в том, что я пыталась найти место, где мне не придется ничего в себе менять, чтобы хорошо выполнять свою работу. Мое призвание.
Я устремляю на него очень выразительный взгляд.
– И тут какая-то сволочь все испортила и выложила твой манифест на главную страницу.
Голос Лена принимает непостижимый тон, который, как я только что узнала, является фишкой семьи Димартайлов, и я не могу понять, была ли эта колкость в мой адрес, да и было ли это вообще колкостью. Я бросаю баскетбольный мяч обратно Лену.
– А ты зачем пошел в «Горн»?
Он не отвечает сразу, только сжимает мяч в ладонях, выставив локти в стороны, будто пытаясь его раздавить.
– Ну?
Лен принимается бросать мяч в кольцо, раз за разом. В большинстве случаев попадает.
– Для меня «Горн» не так важен, как для тебя, – говорит он наконец.
– Я так и знала! – Я чуть не подпрыгиваю на стуле. – Я знала, что твоя сопливая речь – вранье.
Лен отводит взгляд и снова бросает мяч в корзину.
– Нет, не вранье, – говорит он точно с той интонацией, с которой человек может объяснять, что плавленый сыр – это на самом деле не сыр.
Я уже больше не могу терпеть его увиливание.
– Если тебе на «Горн» плевать, зачем ты вообще выставил свою кандидатуру?
Снова длинная пауза, как будто он пытается провернуть старый журналистский трюк: слегка затянуть молчание, чтобы респонденту пришлось разговориться, лишь бы избежать неловкости. Только вот вопросы здесь задаю я, а не он.
Наконец Лен садится на кровати.
– Я услышал, как мама говорила папе, что волнуется за меня, – признается он, рассматривая свои носки. – Она беспокоится, что без бейсбола я стану как он. Лишенным всяких амбиций.
– А кем работает твой папа?
– Маркетологом в большой фармацевтической компании. Но он мог бы стать профессором. По крайней мере он этого хотел. Он кандидат наук по сравнительному литературоведению. – На секунду Лен перестает швырять мяч. – Он вроде бы доволен своей нынешней работой, но мама говорит, что он просто блистательно примирился с тем, что есть.
Теперь Лен принимается бросать мяч в стену, и каждый раз слышен громкий удар.
– Так что в тот вечер, накануне выборов в «Горне», я подумал, почему бы и нет. Что может быть амбициознее, чем попытаться стать главным редактором газеты, в которой ты едва начал писать?
Так вот, значит, как он решил? Даже Ким, когда выбирает блеск для губ, дольше обдумывает свое решение. И вдруг мне становится совсем не стыдно, что я планирую акцию протеста против него. Ни капельки.
– Но потом я понял, что у меня были неверные мотивы. По многим причинам. – Он поглядывает на меня краем глаза. – Но в основном из-за того, что я как бы согласился с мамой, хотя на самом деле это не так.
– Что у тебя нет амбиций? Или что ты как твой папа?
– Что не иметь амбиций – это плохо.
Я смотрю, как Лен бросает этот идиотский мяч в стену комнаты – комнаты, которую ему ни с кем не приходится делить, в которой стоит стул, символизирующий, что, скорее всего, ему достанется место в Принстонском университете, – а он сам, видите ли, философствует, нужны ли человеку амбиции.
– Может, это и неплохо, – говорю я, и Лен роняет мяч от удивления. – Для тебя. Но если у меня не будет амбиций, то я буду как моя сестра – учиться там, где скажут родители, и ждать, пока какой-нибудь милый молодой китаец возьмет меня в жены.
На минуту Лен задумывается.
– Вот, значит, как?
Тут у меня звонит телефон, и я беру трубку:
– Привет, мам.
– Я на месте. Чей это дом?
Я чуть не говорю, что это дом друга, но потом обрываю себя, наблюдая, как Лен встает и заколачивает мяч в корзину, даже не приподнимаясь на цыпочки. Он пытается делать вид, что