Девушка жимолости - Эмили Карпентер

Одну руку он положил ей на затылок, другой держал за спину, прижимая к себе. Все внутри нее кружилось и тянулось навстречу этому человеку. Она положила руки ему на грудь, схватилась за рубашку, но он разжал ее пальцы и слегка оттолкнул.

– Джин, тебе сейчас лучше пойти домой.

– Не прогоняй меня.

– Мы уедем в Калифорнию. В первую ночь Пробуждения, когда всем будет не до нас.

– Я не могу…

– Я буду вас ждать. Вы с Колли выскользнете незаметно, придете сюда, и мы поедем. А теперь иди, Джинни: нам нужно по-умному все это обставить.

Лицо его было мрачно. Боится, подумала она и почувствовала отчаяние: раньше Том ничего не боялся! И ненависть: к себе и к нему, пришибленным страхом.

– Решайся, уезжай со мной, – повторил он.

Она коснулась виска.

– Нет.

Даже если это было и не то, что Том хотел услышать, и не то, что она сама хотела бы сказать, это короткое «нет» приятно холодило язык: вкусное, прохладное, как глоток фирменного вина из жимолости. Если бы она сказала в таком же духе «нет» Хауэллу, он бы взбесился, швырнул ее об стену, потом снова. Узнай он, что она ходила к Тому, он не просто отослал бы ее в Причард: он бы убил ее.

– Нет, – проговорила она громче, слушая, как это слово неторопливо выплывает изо рта и наполняет комнату.

Том улыбнулся, как будто она сказала ему что-то особенно ласковое, потом взял ее за руку. Проводил до двери и велел возвращаться домой.

20 сентября 2012, четверг

Тускалуза, Алабама

Едва я упомянула по телефону, что хочу посетить могилу родственницы, которая умерла, находясь у них в Причарде, тон сотрудницы учреждения стал нарочито-сухим. Она сообщила, что мне придется записаться на прием к заведующему больницей и, более того, что никто не сможет провести меня по старому зданию больницы и на территорию кладбища до вторника. Отчаянно захотелось швырнуть трубку в другой конец комнаты.

Я сдержалась и кинула ее на кровать. Достала из коробки картинку. Положила крошечную акварельку на прикроватный столик под свисающим абажуром и стала внимательно ее изучать в сотый, наверное, раз. Единственный предмет из коробки, возможно, как-то связанный с бабушкой Колли, – но что он означал, я даже не представляла.

Рисунок был сделан старательно, хоть и любительской рукой: две женщины сидят друг напротив друга в увитой лозами беседке. Одной из них вполне могла быть Колли, – вероятно, та, что моложе, в розовом платье, с темно-каштановыми волосами. Она сидела нога на ногу, в руке сигарета. Чуть ссутулившись, она наклонилась к собеседнице: казалось, все ее существо, глаза, руки, ноги были поглощены общением с другой женщиной. Вторая дама казалась старше, но выглядела элегантнее. Белое пальто с широким воротом, рыжие волосы плавной волной ниспадали на спину. На бледном лице ярко алели губы. В нижнем правом углу картинки значились инициалы «ЛВ».

Колли сидит с посторонней женщиной, у них, видимо, встреча, видимо, обе поглощены беседой. Вспомнилось, как мама встречалась с некой дамой в парке Бьенвиль-Сквер. Роув назвал ее провидицей или как-то в этом духе.

Ее девушкой-жимолостницей.

Я сложила картинку и огляделась. Торчать еще четыре дня в «Багровой террасе» и дегустировать жареную курицу из KFC всех степеней переперченности? Еще три ночи прятаться от тараканов, скрючившись в коротком спальнике? Ну уж дудки!

Я не собиралась идти на такие жертвы. Не могла себе этого позволить.

Сунув картинку в сумочку, я вышла на улицу.

* * *

Направляясь на запад по 215-му шоссе, я старалась не думать о том, что мне только что пришлось использовать кредитку Джея, чтобы заправить его же машину. И что в тот же миг ему на телефон пришло извещение, где и как потрачены его 37 долларов.

Выхода у меня не было. Но, когда я вставила эту карточку в щель на заправке, внутри у меня взметнулся целый вихрь мотыльков. Если Уинн и доктор Дункан через пару дней нападут на мой след, будет ясно, что Джей – по ту же сторону баррикад. Если нет, придется признать, что я зря подозревала его в предательстве, что о встрече в Бирмингеме он договорился из благих намерений и хотел убедить Уинна прекратить меня преследовать.

Высокие столбы из красного кирпича при въезде на старую территорию Причарда я увидела издалека. Я свернула между двумя столбами, оплетенными мертвыми лозами. На обоих были одинаковые бронзовые таблички: «Лечебница Причард, основана в 1851 г.». Одна из створок старинных ворот, увитая такими же коричневыми безжизненными лозами, была приоткрыта и подперта камнем. Я ехала между величественными рядами вечнозеленых дубов, подпрыгивая на разбитом асфальте. Подъезжая к круговой дороге перед главным входом, я притормозила: перед зданием красовался огромный ржавый металлический фонтан. Я неспешно обогнула его, поражаясь этой детали, потом припарковалась и вышла из машины.

Здание было колоссальным. Готический замок красного кирпича с эркерами, украшенными каменными наличниками, венчала, пронзая горячее облачное небо, великолепная центральная башня с колокольней. Другие башни и шпили высились над флигелями по сторонам главного здания. У конца каждого из крыльев стояло на страже по огромной магнолии. Общий вид портил заросший бурьяном газон. В полуденной жаре звенели цикады, на горизонте клубились серые тучи: в воздухе можно было уловить привкус дождя.

Если Вэл говорила правду, моя мама была заточена в этих самых стенах. И бабушка Колли тоже. А потом обе умерли где-то здесь, спрятанные от мира в лабиринте башен и шпилей, окон и комнат. Когда-то эти стены вмещали уйму людей – сотни пациентов, врачей, медсестер, администраторов. Но, вглядываясь в темные окна, я сознавала, что мои мама и бабушка умерли здесь в одиночестве.

Печаль, их бесконечная печаль передалась мне, заполнив пространство между кожей, сосудами и внутренними органами, так что я уже не знала, смогу ли шевельнуться.

Но я все же заставила себя сдвинуться с места. Обогнув восточное крыло, я пошла по обширной территории по заросшей тропинке, которая выглядела вполне многообещающе. Кладбище располагалось на макушке голого, выжженного солнцем холма в четверти мили от госпиталя. Большая резная металлическая арка над входом была, судя по всему, новой: «Кладбище старой лечебницы Причард». Проходя под аркой и оглядывая ряды аккуратных металлических крестов, усеявших холм, я уже заливалась потом.

Ветерок просвистел под аркой и приподнял мои мокрые волосы. Я стояла как вкопанная и не верила собственным глазам: кладбище было огромным, оно раскинулось на множество акров. Там было не менее тысячи могил, может, и больше, они тянулись до видневшегося вдали ряда деревьев, их разделяли крестообразные, заросшие травой тропинки. На табличках – некоторые из них были украшены выцветшими на солнце шелковыми цветами – значились двух-, трех- и четырехзначные числа. Имен не было.