Гость - Мэри Даунинг Хаан

Я была так сердита, что, будь я кипящим чайником, моя злость точно сорвала бы крышку. Да и кто не сердился бы на моём месте? С восхода солнца я трудилась не покладая рук. Я подоила корову, принесла из колодца два ведра воды, накормила цыплят, затем «воевала» с курами, чтобы забрать у них яйца. Теперь я стояла на коленях, вся потная и искусанная мошками, пропалывая сорняки на грядках нашего огорода. Руки были в грязи, а нос обгорел на солнце и стал красным, как клубника. Мошки роились вокруг лица и нещадно кусали уши.

Вытерев с глаз пот, я выдернула с корнем чертополох и увидела ещё два огромных сорняка, притаившихся среди бобов. Я хмуро посмотрела на младшего брата Томаса, который лежал неподалёку на траве.

– Это всё из-за тебя, – пробормотала я. – Если бы не ты, то я бы сейчас в переулке прыгала через скакалку вместе с другими деревенскими девочками. Но, нет, я должна присматривать за тобой и делать всё по дому, как будто я служанка. Ты погубил мою жизнь, вот что ты наделал. Нехорошо так говорить, но иногда мне хочется, чтобы ты никогда не появлялся на свет!

Томас улыбнулся мне и проворковал, как будто я его похвалила.

Я тотчас устыдилась своих слов и даже зажала ладонью рот, надеясь, что мама не услышала меня. Но она была в доме и что-то напевала, работая на ткацком станке, – ткала мягкие одеяла, чтобы Томасу было тепло, когда наступит зима.

Я посмотрела на Томаса. Он играл пальчиками ног и улыбался чему-то своему. Вообще-то, он был милым ребёнком, и я бы соврала, если бы сказала, что это не так. Он никогда не капризничал, никогда не плакал, ел всё, чем его кормили, и спокойно спал всю ночь.

А ещё он был красив, хотя никто этого не говорил. Когда приходили гости, они склонялись над колыбелью, хмурились и качали головами.

– Жаль, что он такой уродливый и крошечный, – ворчали они.

– О, да, он такой болезненный. Он не доживёт до года.

– И ещё у него такой гадкий характер.

– Из него ничего хорошего не выйдет.

– Поймай я рыбу наполовину уродливее, чем этот бедный малыш, я бы швырнул её обратно в воду.

Казалось, что каждый новый гость пытался придумать оскорбление пообиднее, чем тот, кто приходил до него. И всё это время мама, папа и я улыбались и кивали в знак согласия, потому что для всех нас, даже самых маленьких, было бы великим несчастьем похвалить малыша. С того дня, как родился мой брат, меня предупредили, что нельзя молвить ни одного доброго слова о его красивых кудряшках, голубых глазках или восхитительных ямочках на щеках. Я не должна хвастать тем, какой он милый, или хвалить его.

Дело тут было в Добром Народце, которого мы все боялись. Хотя никто в нашей деревне много лет не видел этих созданий, они могли быть как далеко, так и прямо за дверью. Они были хитры и коварны, и, как бы мы их ни называли, они были далеко не добрыми, хотя никто ни разу не осмелился сказать это вслух. Если мы и упоминали их, то говорили, что они мудрые, прекрасные, смелые, благородные и честные в своих делах.

Ведь если мы их обижали, они сжигали наши сараи и дома, воровали наш скот, насылали на нас мор, а наши поля заглушали зарослями чертополоха, накликивали хромоту на наших лошадей и оставляли без молока наших коров.

Но хуже всего бывало, когда Добрый Народец узнавал о рождении в чьей-то семье красивого мальчика. Тогда они его крали, а вместо него подкидывали в колыбель своего хилого младенца. И такой подменыш приносил новой матери одни слёзы. Ей и без того было горько, что её собственный красивый ребёнок исчез, так подменыш ещё и кричал, плакал, кусался, щипался и ломал вещи. Такой несчастной матери никогда не было ни покоя, ни радости. Она была обречена на вечное горе.

Неудивительно, что мы делали всё возможное, чтобы оградить Томаса от этой беды. Я присматривала за ним, пока мама выполняла работу по дому, а по ночам его покой оберегал ещё и папа. Мы даже никогда не шептали ему ласковых слов, опасаясь, что Добрый Народец придёт за ним.

Их соглядатаи были повсюду. Длинноухие кролики подслушивали, притаившись в живых изгородях, а остроглазые вороны зорко следили, усевшись на дымовых трубах. Жабы в прудах, рыбы в ручьях, лисы в лесной чаще, любые живые существа могут принести послания Доброму Народцу.

Я вонзила садовый совок в землю и выкопала упрямый чертополох. Наверно, зря я так грубо говорила с Томасом. Он был слишком мал, чтобы понимать мои слова, однако наверняка услышал в моём голосе злость.

Каркнула ворона. Подняв голову, я увидела, что она сидит на дереве у меня над головой. Она взъерошила чёрные крылья и не сводила с меня глаз. Её тёмный глаз отражал узкую полоску света. Глядя на меня, ворона каркнула ещё раз. Она как будто насмехалась надо мной.

Внезапно охваченная тревогой, я посмотрела на Томаса. Он совсем недавно научился садиться и теперь поглядывал на меня, чтобы убедиться, что я это заметила. Маленькая цепочка, которую он всегда носил на шее, валялась в траве, а серебряный медальон сверкал на солнце.

Кинув садовый совок, я бросилась, чтобы поднять эту штуку.

– Этот медальон дала тебе старая бабушка Хеджпат, Томас. Его нельзя снимать. Тебе лучше слушаться эту старую ведьму, иначе она слопает тебя на ужин.

Томас рассмеялся и захлопал в ладоши. Что он мог знать о ведьмах и их ведьминских делах?

Я попыталась надеть медальон ему на шею, но Томас схватил цепочку и протянул её мне. Что-нибудь дарить было его новой игрой. Большинство, в том числе и я, отдавали их ему обратно, но соседский Мэтью убежал домой с игрушечной деревянной коровой, которую папа вырезал для Томаса. Я пришла к ним домой и спросила его об игрушке.

– Малыш сам отдал её мне, – захныкал Мэтью.

К счастью для Томаса, но не для Мэтью, его мама выхватила у него игрушечную корову, отдала её мне, а сыну отвесила подзатыльник.

Я взяла у Томаса цепочку и улыбнулась.

– О, Томас, ты такой милый, – машинально сказала я. – И как только я могла злиться на тебя? Ты лучший ребёнок на белом свете. И самый красивый.

Я вновь попыталась надеть цепочку ему на шею, но он со смехом увернулся от меня.

Держа медальон в руке, я, вместо того, чтобы надеть его на шею Томасу, села на траву и стала восхищённо его разглядывать. Серебряная цепочка была тонкой работы, а медальон в форме сердечка украшал причудливый узор из плюща и цветов.

Я вздохнула. Медальон был слишком хорош, чтобы отдавать его неразумному мальчонке.

По правде говоря, я положила на него глаз с того самого дня, когда бабуля Хеджпат застегнула замочек цепочки на шее моего братика.

– Следите, чтобы Томас всегда его носил, – сказала она маме. – Никогда не снимайте его. Мальчик должен есть и спать с медальоном на шее. Даже когда вы купаете его, убедитесь, что медальон крепко застёгнут. Это убережёт его от сглаза.