Евангелие от Афрания - Кирилл Еськов

– Оружия? Я вижу, любезный Нафанаил, что вы тоже переутомились и тоже страдаете галлюцинациями. Думаю, нам обоим пора в отпуск. Знаете, у меня есть на примете отличное местечко в горах – рыбалка, охота; махнем на пару, а?

Взгляд начальника Отдела специальных операций отразил богатую гамму чувств, из коих преобладающим было бессильное бешенство.

– Я не блефую, Нафанаил, тем более, что ваши люди наверняка уже обшарили место стычки. Меч пребывает там же, где и ваш киллер; давайте из этого и будем исходить.

– Я все-таки никак не пойму, трибун, зачем вы хотите освободить этих бандитов?

– Ну так, значит, вы вообще ничего не поняли в происходящем; какого же черта вы тогда лезете в эту чужую кашу? Ладно, Нафанаил: карты на стол. Я хочу получить в свои руки киллера в сером плаще, а эти «бандиты» – мой единственный, к сожалению, товар для торговли с вами. Или «серый» существовал – и тогда мы немедленно начнем его официальный розыск, а вы получите возможность повесить на сектантов дело о вооруженном сопротивлении; или весь этот эпизод – плод наших с вами галлюцинаций. Выбирайте. И помните при этом, что у вас, вообще-то говоря, нет никаких резонов покрывать этого самого… галлюцинацию с отрубленным ухом.

– Что вы имеете в виду, трибун?

– А то, что я успел достаточно хорошо срисовать его и готов биться об заклад, что не помню такого среди ваших коммандос. Зато, как мне сдается, я видел эту рожу в другом месте: в личной охране Первосвященника. – Это был выстрел наугад, но легкая тень, вспорхнувшая со дна зрачков дражайшего коллеги, подсказала мне: прямое попадание! – Нет-нет, Нафанаил, если вы собираетесь сказать, что у меня, плюс к галлюцинациям, начались еще и провалы в памяти, то давайте обойдемся без этого. Ваше дело – выбирать; время пошло.

И когда Нафанаил выбрал «галлюцинации» (а что ему еще оставалось?), я, всем своим видом выразив крайнее неудовольствие, слегка перевел дух.

– Значит, не сторговались; ну что же, хозяин – барин. Декурион, распорядитесь отпустить задержанных.

Ну вот, теперь все замотивировано как надо. Ученики на свободе, а Нафанаил при этом еще и поздравляет себя с тем, что удержался на краешке пропасти и уберег Первосвященника от грандиозного скандала. Впрочем, я отчетливо понимал, что и это, и даже живой-здоровый Иешуа – не более чем мелкие тактические успехи на фоне проигранной кампании; одним словом, – «пустые хлопоты по дороге в казенный дом». Ибо за все то время, что наш с Нафанаилом объединенный отряд тащился из Гефсимании, мне так и не пришло в голову никакой спасительной для Назареянина комбинации, – кроме, разве что, такого шитого белыми нитками убожества, как «побег из-под стражи». И вот, когда перед нами уже вставали во весь рост выбеленные луной стены Иерусалима, меня тихонько окликнули откуда-то из-за плеча: «Я здесь, экселенц». Мы не спеша выбрались из колонны и пошли по обочине.

– Откуда ты взялся, центурион?

– Вернулся из города, дождался вашу колонну и тихонько пристроился к ней – никто даже ухом не повел. Есть соображения, которые вам следует выслушать до того, как арестант попадет в город.

– Ты знал, что Иешуа арестован?

– Я это предвидел.

– Предвидел… Оракул хренов… Ладно, докладывай.

– Никодим уже в Синедрионе. Я довез его до города, и сам провел через римский караул в воротах; начальнику караула приказано немедленно забыть об этом эпизоде. Вся наша агентура в Синедрионе приведена в полную готовность…

– Это все хорошо, но не о том! Почему ты не эвакуировал Назареянина, центурион? Опоздал?

В общем, все оказалось даже хуже, чем я предполагал; то есть настолько хуже, что дальше просто некуда. Фабрицию удалось скрытно приблизиться к Иешуа, когда тот беседовал в глубине сада с Никодимом, – ученики, на которых были возложены обязанности дозорных, тем временем дрыхли без задних ног (меня пот прошиб, когда я представил себе, что на месте Фабриция оказался «серый» или кто-нибудь еще из людей Нафанаила). Назареянин же, как выяснилось, из неких религиозных соображений твердо решил принять мученическую смерть, да не когда-нибудь, а чуть ли не завтра. При этом он был совершенно уверен в том, что по прошествии трех дней воскреснет; вот тогда-то его божественная сущность и станет очевидна всем, а проповедуемое им учение овладеет миром. Никодим же понадобился ему из вполне прагматических соображений: необходимо, чтобы кто-нибудь достаточно влиятельный позаботился в ближайшие дни об осиротевших учениках, укрыв их от вполне вероятных преследований Синедриона. Фабриций начал было излагать какую-то возвышенную тягомотину насчет «искупления грехов человеческих», но мне было не до того.

– Почему ты не провел насильственную эвакуацию, центурион?

– Это бесполезно, экселенц. Он сейчас как мотылек, летящий на свечу; отгони его – и он просто подлетит к ней с другой стороны. А то, что это все совпало по времени с изменой Иуды, – чистая случайность, сейчас это совершенно ясно.

– Короче говоря, приплыли. Значит, у ключевого фигуранта поехала крыша, он стал совершенно неуправляем, да к тому же еще и оказался мазохистом. Правильно я тебя понял?

– Нет, экселенц. Все дело в том, что Иешуа совершенно не хочет умирать и уж во всяком случае никакого удовольствия от грядущего он не ожидает; в этом смысле он абсолютно нормален. Когда я, наконец, вышел из тени и приблизился к ним со своим предупреждением, Иешуа велел нам обоим немедленно покинуть сад, и еще раз повторил Никодиму: позаботьтесь об учениках. Когда же я пытался уговорить его уйти с нами – ведь люди Каиафы, убив его самого, обязаны будут ликвидировать и учеников, просто как свидетелей, – он явно заколебался на миг и произнес странную фразу: «Господи! Уж не проносишь ли ты мимо меня чашу сию?» – и тут же, сразу: «Отойди от меня, Сатана!» А потом начал буквально подталкивать нас – чтобы мы уходили скорее и оставили его одного. Я видел его лицо в этот момент… Одним словом, он вовсе не сумасшедший и не тупой религиозный фанатик, которому море по колено.

– Ну так и что в результате? За каким хреном ты мне излагаешь всю эту лирику, центурион?

– За тем самым, что это никакая не лирика, а крайне важные оперативные соображения.

– Серьезно? Ну так и действуй в соответствии с ними – авось что-нибудь да выйдет. А мне, извини, и без этого есть чем заняться, – например, надо за эту ночь подготовить дела к сдаче. Не забудь, что завтра я уже буду в лучшем случае в отставке, а скорее всего – под арестом. Сперва Галилейская резидентура, теперь вот – «Рыба». Два таких провала за полмесяца – это для кого хочешь перебор, тут мне верный трибунал. Да еще надо посмотреть, что там к утру прояснится насчет Иуды; и если он все-таки не перебежчик, а проспанный мною крот… Ну, в общем, тогда дожидаться этого трибунала мне нет смысла. Такие дела.

– Ну, если «Рыба» окажется провалом, тогда конечно…

– Шутить изволите, центурион?

– Напротив, экселенц, я серьезен как никогда. В этой позиции у белых есть один ход, приводящий к победе, и я, похоже, его нашел…