Месяц за Рубиконом - Сергей Лукьяненко

Впрочем, мне не хотелось больше думать об этом, разбираться в структуре общества у тэни и даже причины женских вольностей в одежде стали неинтересны. Выйдя из тайного укрытия, я ведь ощущал лёгкий восторг от своей роли разведчика и любопытство к огромному чужому миру вокруг… сейчас всё это исчезло бесследно. Почему они поголовно носят плащи и не носят шляпы, на каком двигателе работают автобусы и машины, верят ли в Бога, как летают исполинские дирижабли, какова мораль в культуре, построенной на честности сделок…

Всё стало вдруг совершенно глупым и ненужным рядом с мёртвой семьёй гуманоида, ухитрившегося найти «сущность» в мире, ограбленном вначале Прежними, а теперь Инсеками.

На планете Шогар обитали лавли, сумасшедшие и кровожадные твари, которые когда-то мечтали изучать Вселенную и строили чудесные города.

На планете Трисгард сумасшедшими и кровожадными тварями были мы, люди. Пускай даже Изменённые.

Я сел на ступеньках лестницы со второго этажа, спиной к чулану. И заплакал. Слёзы у тэни были совсем как у людей, солёные и горькие. Я не знал, о ком или о чём плачу. О женщине и детях, которых никогда не видел живыми? О Джагерде, которому хватило ума создать сущность и мужества говорить со мной… нет, не просто говорить.

— Сделка принята, Джагерд, — сказал я в пустоту.

Я плакал не об этой планете и не об этих… да к чёрту обтекаемые формулировки, об этих людях. Я плакал о Земле, которая обречена на ту же судьбу. И даже если Прежние вернут себе контроль, мы всё равно продолжим платить дань. Не смыслами, так пушечным мясом.

Я плакал о себе. Мне не вернуться на мою растерзанную Землю, не обнять Дарину, не увидеть родителей, не сесть с друзьями за столик в «Рэдке». Ещё вчера я утешал себя тем, что у меня появилась новая семья — Изменённые, что, как бы там ни было, судьба наёмника честнее рабства, что я играю на той стороне, которая немножко лучше…

Теперь я знал, что это не так.

Как говорил поэтический бомж? Про договор зверей разной окраски?

Он был прав.

Хорошо ему, в вечно-пьяном добродушном веселье кочующему от памятника к памятнику, чокающемуся пластиковым стаканчиком с гранитными постаментами и декламирующему стихи… А я и стихов-то толком не помню, только те, что в школе учил, а в них уже нет никакого смысла.

Единственное, что всплывает в памяти — строки той девчонки с тусы… Я закрыл глаза и прочитал:

— Пойманные капканом созвездий,

В поисках предназначения,

Мы ожидаем от неба известий,

Выхода из заточения.

Ждём, повторяя слова и числа,

В лицах читая знаки, —

Поколение, не знавшее смысла,

Запертое в саркофаге…

Тишина расступилась на миг и снова наполнила дом. Я поднялся и вышел из коттеджа, в который никогда не вернусь.

Передо мной лежал мир, где всё было чужим. Даже свои.

Но где-то в нём спрятан прозрачный кристалл, хранящий очень важную сущность — такую, за которую уничтожают планеты и готовы рискнуть отношениями с Высшими.

И значит, я должен его найти.

На остановке ждали две молодые женщины-тэни. Одна приветливо посмотрела на меня — возможно, они с Джагердом знакомы? Я слегка приподнял левую руку в вежливом приветствии, уместном практически в любой ситуации. Женщина махнула рукой в ответ.

Автобус подошёл минут через пять. Узкий, высокий, с горбиком кабины водителя впереди. Для взрослых предназначалась передняя дверь, детский сектор автобуса отличался меньшими сиденьями и, кажется, повышенной безопасностью при авариях. Тэни любили своих детей… Войдя, я оплатил проезд чекером (механизм слегка зажужжал в моей руке, списывая деньги), сел на одиночное место.

Плавно и почти беззвучно автобус двинулся. Только позади, за перегородкой, галдели дети. Я сидел, держа на коленях саквояж и тупо глядя сквозь стекло.

Что же мне делать? Что?

Остановка с названием «Клинг», что на русский можно было перевести как «тенистая роща у водопада», оказалась в центре жилого района, застроенного домами в семь-восемь этажей в высоту. Кажется, даже, панельными… где-нибудь на окраине Москвы район вписался бы как свой.

Никаких рощ и водопадов тут не наблюдалось.

И на остановке никого не было.

Я вышел, остановился, озираясь. Сесть на скамеечку и ждать? Наверное…

Из задней двери автобуса вдруг выскользнул подросток лет четырнадцати. Шагнул ко мне, схватил за руку.

— Джагерд?

— Да…

— Идём!

И потащил меня обратно к двери. Ну да, с детьми взрослым можно садиться и туда…

Мы вошли обратно, и автобус двинулся. Я обвёл взглядом десяток подростков и пару взрослых с малышами, сидящих в заднем отсеке. Спросил:

— И что?

— Выходи на следующей, — сказал подросток. Развёл руками. — Всё!

— Много заплатили? — спросил я.

— Нормально, — паренёк приподнял ногу, продемонстрировав мне обувь — новенькие, высокие ярко-синие ботинки. — Зацени!

— Повезло, — согласился я.

Подросток с любопытством глянул на меня и пошёл к свободному сиденью.

Я остался у дверей. Мысленно потянулся к Форту. Получил ответ — за мной наблюдали, всё в порядке, всё ожидаемо…

Ну понятно, сейчас меня станут передавать из рук в руки. Может быть, этих рук будут десятки, и каждый встретившийся знает лишь одну-единственную часть маршрута.

А откуда-то со стороны станут проверять, нет ли слежки.

Я подумал, что это очень хорошая попытка.

Но изначально обречённая для цивилизации, у которой нет современной электроники, и которая не представляет себе, что такое Форт и мысленная связь между ним и Изменёнными.

Хотя моя жизнь наверняка зависела от того, будет ли Мар отслеживать моё передвижение, я понял, что болею за тэни. Когда сам слаб, естественно переживать за слабых.

На следующей остановке проходившая мимо женщина велела мне перейти на другую остановку и сесть в следующий автобус.

На нём я доехал до окраины, где располагался огромный торговый центр. Жутко интересно на самом деле было бы побродить по нему, посмотреть на магазины — что тут едят, что носят, какие украшения и какие гаджеты покупают.

Но уже на входе несколько встречных людей, нагруженных пакетами, поочерёдно направляли меня в разные стороны. В какой-то момент рядом со мной оказалась пожилая тэни, цепко взявшая меня за локоть и запихнувшая в подсобку.

Я не сопротивлялся, конечно.

В подсобке ждали трое крепких мужчин, а на полу стояла здоровенная коробка с изображением огромного радиоприёмника и надписью: «Теперь и пентафония, и ультракороткие волны!»