Моя свекровь и другие животные - Карина Демина

И когда открылась очередная дверь, я поняла, что не найду убежища лучше.

Нкрума сквозь стеклянный полог наблюдал за садом.

Первым, само собой, явилась Ашари-тари, дражайшая тетушка, которую он помнил с юных лет, и воспоминания эти не отличались теплотой. Тетушка была крепка, сильна и высока.

Стара почти как море, но это нисколько не убавило сил, лишь прибавило стервозности характеру.

Платье из темного шелка.

Алые туфли на острых каблуках. Нкрума буквально услышал, как весело цокают они по плитам…

Где мой милый котеночек? Опять похудел? И смотрит букой? Гляди, мальчишек надо держать в руках, иначе вырастут и потом…

Ее зычный голос наполнял дом и вскоре как-то оказывалось, что во всем огромном поместье нет уголка, где Нкрума мог бы укрыться от тетки.

Ныне ее сопровождали младшие родственницы.

Трех привезла.

И все высоки. Фигуристы. И напористы, надо полагать, ибо именно напористость тетушка почитала лучшим из качеств.

– И где этот негодный мальчишка? – Она расцеловалась с матушкой, махнула рукой женам братьев и лишь затем вспомнила о существовании прочих. – Я тебя предупреждала, что ты с ним наплачешься. Строже надо было быть, строже…

Нкрума прижался к стене.

Шерсть его поднялась дыбом, а хвост бешено застучал по полу.

Нет уж, он не станет больше терпеть.

– Ах, вот ты где! Ты посмотри, еще и скалится, мерзавец! – Тетушка ущипнула его за щеку и, ухватив за гриву, пребольно дернула. – Я на месте твоей матушки давно бы тебя…

Грохот возвестил о прибытии других гостей.

– А она все… – Тетушка раскрывала рот, но слова растворялись в этом гуле, и младшие родственницы опустили очи, изображая кротость, но выходило погано.

Кроткими они не были и в младенческие годы.

А еще смеются.

– Иди уже, негодник. – Тетушка вытерла пальцы носовым платочком. – И не вздумай еще больше мать позорить! А вы, девочки, не стойте! Ступайте, с невестой познакомьтесь… И постарайтесь аккуратно. Что встал? Встречай! Эта старая хрычовка Гарахо вовек не забудет, если протокол нарушите.

На летной площадке было тесно.

Белый гравилет рода Гарахо, огромный и с виду неуклюжий, занял почти все пространство, заставив остальных гостей ждать своей очереди. Три ноги-подпорки ушли в камень, и толстое брюхо раскололось, выпустив широкую ленту трапа.

Тамари Гарахо была одного возраста с теткой, а значит, давно уж разменяла сотню лет, и, несмотря на отменное здоровье, нисколько не мешавшее ей руководить кланом, она всячески любила подчеркивать немалый свой возраст.

И ныне она спускалась медленно, с трудом переставляя ноги.

Туфли?

О да, мягкие, сшитые из рапановой кожи, без каблуков и излишеств. Впрочем, шкура рапана, которого добывали на Хальмской пустоши, сама по себе немалое излишество.

Простой наряд.

Пояс из металлических нитей и крупные алые камни в волосах.

– Ах, дорогая… – она позволила матушке поцеловать себя в щеку. – Как все течет, как все меняется. Еще недавно, помню, приезжала взглянуть на колыбельку этого негодника, а он уже невесту отыскал…

В голосе почтенной Гарахо-тари прозвучало явное недовольство.

Ее свита из семи одинаковых девиц, облаченных в алые наряды, следовала на почтенном отдалении.

– Сам… Чтобы в мои времена кто-то заикнулся о самостоятельности… Вот увидишь, это не к добру… Дай мужчинам волю – и весь мир перевернут.

– А то! – Почтенная тетушка любила появляться там, где не надо. – И этот мир, может, оживет в конце-то концов, а то с такими, как мы, он скоро плесенью покроется.

– Мы чтим заветы предков. – Тамари протянула вялую ручку, которую пришлось поцеловать.

Гравилет поднялся, медленный и степенный, освобождая площадку для новых гостей, а они все прибывали и прибывали.

– Я слышала, что девушка родом из дикого мира…

– Неужели ты всерьез думаешь, что они рискнут…

– А он вполне еще ничего… хотя, конечно, староват и, слышала, ужасающе невоспитан…

Женщин становилось все больше. Они заполонили не только дом, но и сад, растревожив бледные анемоны, которые сочли за лучшее спрятаться в землю. Осы и те, поднявшись было, скоро вернулись в гнездо.

– Ах, поверь, все это вполне поддается коррекции, я тебе скажу больше, во многом его агрессивность проистекает из банальной неудовлетворенности.

Нкрума прижал уши, не желая больше слышать.

И девушку стало жаль.

Ее не подумают щадить. Нет, физического вреда никто не причинит, но ему ли не знать, с какой легкостью здесь могут измарать в грязи одним словом.

Поток гостей иссяк.

– Дорогой, – матушка появилась рядом, – мне кажется, тебе стоит немного успокоиться и найти девочку, скоро начнется церемония представления.

Его провожали любопытными взглядами.

Жадными.

Полными нехорошего предвкушения. И чем дальше Нкрума уходил, тем меньше хотелось возвращаться.

В комнате он живо стащил алую куртку, украшенную шитьем, и полотняную рубаху. Поскреб щеку – в зеркальной стене отразились белая, шелушащаяся кожа и взъерошенная грива. О да, именно таким должен выглядеть настоящий жених.

Древних ради… он не вернется.

Пускай матушка придет в ярость и, быть может, вовсе отречется от неблагодарного сына, тогда… тогда он просто-напросто отправится туда, где и провел последний десяток лет.

С пиратами следовало разобраться окончательно.

Да и проект по исследованию седьмой зоны был весьма интересен.

Именно.

Найдется куда силы приложить.

Нкрума запустил обе руки в гриву и взъерошил ее.

Его костюм нашелся в самом дальнем уголке гардеробной. И кристаллизированное полотно кольнуло пальцы, прежде чем ожить. Оно расползлось по ладони тонкой пленкой, которая моментально расширилась, растеклась, закрывая кожу.

– И что это такое? – спросили у него с немалым интересом.

Нкрума обернулся.

Его невеста сидела на подоконнике, подобрав ноги, и выглядела вполне себе миролюбиво, вот только грива вновь поднялась дыбом.

– А ты на всех женщин рычишь или только на меня? – спросила она, дернув себя за рыжую прядку. Прядки были яркими, солнечными, как и рыжие пятнышки на носу невесты. Такой масти Нкрума прежде не встречал.

– Извините, – сказал он. – Это… невольно.