Сеятель снов - София Юэл

он не отцепится от неё, пока не докопается до правды, или не сдохнет. И как же глупо было спать с ним, господи, как же это было глупо. Она думала, что купила себе освобождение, но лишь сильнее скомпрометировала себя, позволив ему ещё глубже вонзить зубы в её шею. Но всё не так плохо – успокаивала она себя, ведь у Бозуорта нет никаких доказательств, по крайней мере, по делу об убийстве Итана Гейта. Никто ничего не видел и не слышал; нож, которым убийца проткнул мальчишку двадцать три раза так и не нашли, они лишь знают, что это был необычный нож, его лезвие оставило отметины, которые не совпадали с отметинами от магазинных ножей, судебные медики сделали предположение, что нож может быть антикварным или сделанным на заказ, но на этом всё.

С Мэйми всё иначе. На её теле нашли порезы и сигаретные ожоги в тех местах, куда она сама не смогла бы дотянуться. Джилрой не курит много лет, чёрт побери, и все, кто с ним знаком прекрасно знают, что он и пальцем бы не тронул не только свою собственную дочь, но вообще никого. Эллен жалела Джилроя, ведь они были друзьями, а Мэйми… Сколько слёз она пролила из-за этой несчастной девочки, но себя ей было жаль больше. Если Джилроя О’Лири необходимо оклеветать, дабы защитить собственную семью, что ж, она сделает это. Мистеру Девису хорошо заплатят за труды. Но одному богу известно, как же тяжело ей становится день ото дня, и как трудно смотреть на своё отражение в зеркале, зная всё то, что она знает. Бозуорт сказал, что девочку сбросили с лестницы нарочно, что это не был несчастный случай – бездоказательное обвинение, но следы от издевательств… Как сказал её убогий, тупорылый муж: «Чертовы ирландцы». Кто они такие, чтобы разрушать её жизнь? От Гарольда никакой помощи она не получит, он ничего не знает ни о ней, ни о собственных детях, и пусть живёт в неведении дальше. Она выбрала его только потому, что он был полной противоположностью её отца. Ни о какой любви речи не шло. С Гарольдом ей было комфортно, а любила она всегда только одного мужчину – отца. Любила и ненавидела.

Позвонив мистеру Девису и коротко пересказав ему слова инспектора, Эллен взяла из бара бутылку скотча, два бокала, и вместе с Джейн отправилась в мастерскую, где ещё совсем недавно мистер Джилрой творил настоящее волшебство с антикварной мебелью, которую Эллен затем продавала втридорога, не говоря уже об особо ценных экспонатах, продающихся на аукционных торгах за баснословные деньги.

– Моё царство, – сказала Эллен, разводя руки в стороны, словно желая обнять всю мастерскую.

Джейн огляделась по сторонам. Мастерская была большой, пыльной, заставленной самыми разнообразными предметами, некоторые вещи были накрыты белыми простынями или прозрачной целлофановой пленкой. В углу стоял большой клавесин без крышки. Джейн заметила древнее пианино и ножки от рояля, выглядывающие из-под белой простыни. Тут и там стояли столы, стулья, комоды, диваны и скамейки, книжные шкафы разной степени собранности, канапе, секретеры, буфеты, платяные шкафы, витрины, бары, трюмо. Пахло деревом, краской и растворителями. У Джейн начинала кружиться голова. Эллен не останавливалась и шла дальше, лавируя среди разбросанных и расставленных вещей.

– В этом зале только мебель, – говорила Эллен, не поворачиваясь к Джейн, – в другом помещении я храню различные антикварные безделушки и ювелирные украшения, в общем, там намного интереснее, – дойдя до стены она повернулась наконец, к Джейн. – Сейчас будет фокус.

Эллен отдала бутылку и бокалы Джейн, а сама отступив левее, зацепила рукой некий механизм, скрытый от взора обширным платяным шкафом, и стена начала сдвигаться вправо, открывая взгляду второй зал мастерской. Фокус Эллен напомнил Джейн сказки про древние сокровищницы королей и королев, скрытые за семью замками, охраняемые разнообразными ловушками и чудовищами, заваленные невиданными драгоценностями и магическими артефактами.

– Sésame, ouvre-toi12.

Эллен жестом позвала Джейн идти за ней.

– Здесь есть место, где можно уютно посидеть, мой сокровенный уголок.

Они шли вперёд, проходя мимо старинных гобеленов, ковров, картин, рам, гравюр, ламп, птичьих клеток, зеркал, шкатулок, консолей, подсвечников, антикварных колонн, домиков с миниатюрами, коллекционных кукол, сундуков, мраморных бюстов, шляпных коробок, прялок, театральных биноклей, вееров, декоративных ваз и каминных чаш, потрепанных саквояжей, старинных письменных наборов, настольных, каминных, настенных и напольных часов, радио, разнообразной посуды, статуэток, швейных машинок, барометров, патефонов, печатных машинок, стеклянных витрин с украшениями или предметами женского гардероба. Больше всего остального внимание Джейн привлекла обширная библиотека. Все книги стояли за стеклянной перегородкой, плотно прилегающей к стеллажам, защищающей книги от влаги, сырости и света.

– Их собрал мой отец, – сказала Эллен не без гордости в голосе, – он был библиофилом и букинистом, собрал около шестисот редчайших изданий, но в трудный период часть из них ему пришлось продать. Осталось четыреста тридцать два тома и все они для меня бесценны. Леблан, Хорнунг, Конан Дойл, Гальдос, оба Дюма – и отец и сын с редким изданием «Дамы с камелиями». Жаль, что здесь уже не шестьсот томов, но что есть, то есть.

Джейн изучала корешки книг через толстое стекло, вспоминая свою убогую квартирку в Камдене. Там стоял маленький книжный шкаф, купленный на блошином рынке, и вмещал от силы книг пятьдесят. А здесь прямо перед ней четыреста тридцать два тома редких букинистических изданий, ей хотелось потрогать их, коснуться, почувствовать кончиками пальцев череду сменившихся эпох на древних переплётах. Жанровое изобилие ин-фолио и ин-кварто поражало воображение Джейн, здесь было столько всего: от романов «плаща и шпаги» до моногатари с легендарной «Повестью о Гэндзи» и «Повестью о доме Тайра» – ярких представителей принципа моно-но аварэ. Были здесь и ужасный «Der Hexenhammer»13 1519 года, «Compendium malefikarum»14 1608 года и «The discovery of witches»15 1650 года – странная подборка книг. Джейн никогда не была суеверной или набожной, но подобные книги, пусть даже бесценные и редкие издания, в своем доме хранить бы не согласилась – Джейн гнушалась подобной литературы, брезговала любыми формами проявления насилия над человеком или животным, любым живым существом. Профессор, за которым она когда-то ухаживала, рассказывал ей о некоторых пытках, описываемых в «Молоте ведьм». Поначалу Джейн молча слушала его, испытывая нечто сродни ментальным рвотным позывам, но однажды не выдержала и попросила этого старого ублюдка прекратить посвящать её в тонкости подобной литературы с подробными описаниями наиболее сочных и натуралистичных сцен. Он прекратил, назвав её скучной ханжой, но зауважал её стойкое