Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата. 1941-1945 - Михаил Сукнев

Успеваю зарядить ружьё, приготовиться к стрельбе, всё рассчитал. И только самолёт поравнялся с нашей позицией, метрах в пятидесяти, я выстрелил. Отбил надолго себе правое плечо с непривычки — отдача сильнейшая! Но самолёт с остановившимся мотором, вихляя с боку на бок, как подбитая птица, резко снижался и уткнулся в противоположный берег Волхова у Стрелки! Двое лётчиков выметнулись на прибрежный лёд и тут же нашими были взяты в плен.

Наш новый адъютант батальона лейтенант Гильман, родной племянник замполита дивизии полковника Гильмана, вызвал своего дядю по телефону и доложил о сбитом самим комбатом самолёте, что «тянуло» на орден.

* * *

1349-й полк Лапшина в составе всего лишь одного 3-го батальона и нескольких мелких подразделений, форсировав дважды Волхов, минуя Хутынь, проследовал, можно сказать, без боев до пригорода Новгорода — Деревницы. Здесь Лапшин облюбовал шикарный офицерский бункер с коврами на стенах, не вызвав для проверки саперов с миноискателями. Занимать непроверенные помещения было строго запрещено, ибо гитлеровцы изощренно всё минировали, даже подбрасывали с самолётов детские игрушки, начинённые взрывчаткой. Из штаба полка пришел связной, довольно наглый штрафник из интендантского десятка. Он вручил мне записку от начальника артиллерии полка майора Петра Наумова, которой сообщал: «Высылаю тебе трофейный офицерский белый шарф…» Но этот тип заявил, что «потерял его дорогой»: вор есть вор, я его отослал от штаба в роту. Этим шарфиком Наумов «искупал свою вину»: находясь все время при штабе, он познакомился с Машей Белкиной, моей знакомой, не более, и стал её… мужем. Что ж, пара прекрасная! Я был совсем не в обиде на друга.

* * *

Тем временем Лапшин вызвал в тот бункер всё командование полка: замов, помощников, начальников служб и командиров батальонов. Чтобы быть в курсе происходившего в городе и в полку, с которым надо было координировать действия нашего батальона, я послал туда старшего лейтенанта Николая Лобанова, выросшего в офицеры из рядового-пулеметчика. Следом получаю приказ из дивизии: «Сниматься и следовать в город в район моста через Волхов». Среди мрачных развалин заснеженного Хутынского монастыря были замечены несколько гитлеровцев, видно отставших от своих. Я предложил лейтенанту Гильману, вооруженному автоматом, с двумя другими автоматчиками из офицеров отличиться на орден — подобраться туда и уничтожить фашистов. Гильман охотно согласился, я же дал ему в придачу к автомату гранату Ф-1, засучив на правой руке маскхалат с рукавицей, пришитой к рукаву. Предупредил лейтенанта: смотри, чтобы граната не попала в рукавицу! Они по-пластунски двинулись вверх по глубочайшим сугробам. Сверху, заметив троих гитлеровцев, лейтенант Гильман бросил гранату. Но она попала… в рукавицу маскхалата. Гильману крикнули те, кто был рядом, чтобы руку засунул поглубже в сугроб. Это исключило бы поражение смертельное, пусть будет потеряна рука. Но он лихорадочно начал извлекать гранату — и последовал взрыв…

Это было несчастье, которое допускали даже опытные разведчики, вгорячах, когда надо было внезапно принимать бой.

Положили на носилки погибшего. Батальон тронулся к центру города, к железнодорожному мосту, не имея связи ни с дивизией, ни с полком. Где-то на половине пути мы встретились с Лобановым, который только что был в 1349-м полку Лапшина. Доложил Лобанов невероятное. Он опоздал на совещание к Лапшину, поэтому пришел тогда, когда от бункера остались одни развалины. Рядом лежали мертвые тела, искалеченные взрывом огромной силы… Выживший помначштаба полка рассказал Лобанову о случившемся.

Последним на совещание прибыл Наумов и присел у входа. Совещание было в разгаре, о чём шла речь, я не помню, до меня это вообще не дошло. Наумов, заметив два конца провода, торчащих из стены, механически соединил их. Раздался взрыв фугаса, который всех присутствующих выбросил вверх вместе с накатами! Погибли майор — новый замполит полка, подполковник — заместитель по строевой, начальник штаба Очкасов. Наумова, товарища моего, который спас нас под Новгородом, разорвало в клочья, ничего от него не нашли… Остальные были тяжело контужены, как и сам Иван Филиппович Лапшин!

Позднее на перепутьях 3-го Прибалтийского фронта, у реки Великой, я встретился в последний раз с полковником Лапшиным, который вел «урок тактики» для командиров нескольких полков и для меня, грешного. Но это был смех, а не урок.

И ещё один памятный момент из пребывания в Новгороде. Центр города заняли полки и штаб 225-й дивизии. Вдруг по мосту через Волхов промчались санки. Серого коня гнал немец, и только санки проскочили на берег, как взрывом разнесло мост от берега до берега. Фрица перехватили. Добрый по натуре Ольховский, оказавшийся здесь же, начал избивать немца, ругаясь на чем свет стоит. Понятно, такой мост взорван!

В день взрыва в блиндаже Лапшина меня не нашли. Видно, намеревались в штабе дивизии назначить меня командиром полка, ибо я, по мнению многих, заслужил это, будучи комбатом два года. Но гибель лейтенанта Гильмана, к которой я имел косвенное отношение, повлияла на то, что мою кандидатуру отвел замполит дивизии. И это несмотря на поддержку моей кандидатуры начальником оперативного отдела дивизии подполковником Лосем, командиром 299-го полка подполковником Николаем Токаревым и заместителем начальника штаба дивизии подполковником Волковым.

Дня через два наш батальон перешёл в распоряжение 1349-го полка, которым уже командовал мне незнакомый майор. Оба, и командир и его замполит, довольно пожилые, конечно, с нашей молодой колокольни. Было мне тогда всего-то двадцать четыре года…

* * *

Батальон остановился в центре разрушенного Новгорода. Здесь была у меня мимолетная встреча с Машей Белкиной, потерявшей мужа. Она была необычайно бледна и печальна. Мои разговоры не доходили до неё…

Получив приказ из штаба дивизии развивать наступление к нескольким селам, расположенным близ озера Ильмень, мы оставили город. Перед нами сразу открылось огромное поле. Все это пространство было утыкано могильными католическими крестами топорной работы. Фашисты несли огромные потери.

Батальон почти без боев прошёл четыре селения, после чего нас завернули резко к западу к реке-заливу Веряжа, где мы заняли также без боя село Моисеевичи. Вечером сюда подошёл 1349-й полк, почти обескровленный… Где-то слева действовал единственный оставшийся в полку 3-й батальон, которым я когда-то командовал. Переходя шоссе Новгород—Шимск, под прозрачным льдом мы видели размазанные колёсами танков и автомобилей останки немцев — сплошняком! Это поработала штурмовая авиация, расстреливая бегущих колоннами фрицев. Следом катили наши танковые бригады.

Мы заняли позицию напротив выселка с церквушкой. Название выселка — Георгиевский. Мы его называли Георгием. Справа широким заливом от Ильмень-озера тянулась Веряжа, в ширину не менее 500 метров. По приказу начальника штаба дивизии мы должны были выбить противника из Георгиевского, но артиллерийской поддержки нам не обещали!.. Надо преодолеть 500 метров ровного снежного поля! Вечером я отправил две сильные разведгруппы с заданием подобраться как можно ближе и ворваться в поселок. Вперед по-пластунски начали движение одесситы-разбойнички. Правей, по берегу Веряжи, — офицеры-штрафники, солдаты временные.