Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата. 1941-1945 - Михаил Сукнев

Артюшенко обратился к командирам батальонов — как правило, молодым выдвиженцам из нашего брата, довольно грамотным, сменившим бездарных «старичков», которых повысили до командиров полков или отправили по штабам.

Комкор рассказал обстановку. Скоро начнется общее наступление. Нужен «язык» во что бы то ни стало!

— Кто из батальонов возьмёт «языка», комбату — орден Красное Знамя. Исполнителям — Красная Звезда!

Вдруг Артюшенко спросил:

— А где этот, у которого «аля-ля-ля!»?

Понятно, о басмачах, значит, обо мне. Я сидел, спрятавшись за среднюю стойку-столб. Пришлось показаться.

— А ну, комбат, иди к карте, — сказал Артюшенко, усмехаясь. — Бери указку. Командуй войсками: как нужно брать Новгород?

После разгромного штурма в марте мне это было ясней ясного. Я примерно распределил войска по окружению города с глубоким обходом с севера, форсируя Волхов, и с юга, через Ильмень-озеро. И в точку!

— Ну, комбат, ты пойдёшь далеко! Диспозиция — прибавить мелочь! — сказал мне Артюшенко дословно.

…Разошлись. А впереди — 25 декабря (католическое и протестантское Рождество), я этот день знаю, немцы не стреляют, пьют крепко, им разрешено. Наблюдатели тоже не удерживаются. Бдительность притуплена.

Одесские разбойнички высмотрели один засадный пулемет, что выдвигался немцами в начале ночи. Рассчитали точно: когда появятся пулеметчики, когда будут сменяться. Откуда бросают осветительные ракеты. Систему огня дотов и дзотов. Пришли ко мне на КП, докладывают, да еще как! Не каждый командир так изложит диспозицию по захвату «языка».

— Товарищ комбат, засекли мы один их секрет. Но пойдём днём. Ночью подкараулят, ракета — и нам конец.

— Что вы, ребята, днём?! — удивляюсь я.

— Мы перебежим Волхов перед самым заходом солнца.

Что ж, 500 метров не так далеко для молодых глаз.

— Разрешите нам, шестерым с комроты Крестьяниновым, перейти Волхов до темноты! И из засады брать фрица!

Ребята настаивают: украдем фрица, и все тут!

Это что-то новое. Идти при закатном солнце, когда противник изволит ужинать, в Рождество приняв приличную дозу застольного. На то и расчёт.

Но слева высится кирпичная труба электростанции высотой до пятидесяти метров. И там НП противника. Вся оборона сплошь утыкана огневыми, пулеметными точками, глядящими на Волхов из амбразур…

Я собрал свой штаб. Советуемся. Калачев, Лобанов, зам по строевой Кукин, командир роты Крестьянинов. Проскурина не было. Одесситы настаивают. Они идут на смерть, чтобы «заслужить доверие народа»!

Мы знали, что воры к немцам не убегут. Те им всё равно воровать не дадут…

И мы согласились.

Шестеро разведчиков с командиром Крестьяниновым в маскхалатах, бросками, где по-пластунски, где юзом, где, согнувшись, бегом, миновали лед Волхова и успели залечь вокруг окопа — пулеметной засады немцев.

Темнота сгустилась. С той стороны — тишина. Немцы повесили по нескольку ракет. И вдруг слышим глуховатый взрыв гранаты Ф-1. Ещё через несколько минут появились разведчики, неся на руках немецкого унтер-офицера, легко раненного в бедро.

Как рассказали одесситы, минута в минуту появился немецкий наряд, трое с пулемётом. И тут среди воров один, совсем неопытный, вытащил кольцо из гранаты — эфки. И держит. А рука-то устала. Куда бросать? Бросил в немца, идущего сзади, двоих убил. А старшего, пулемётчика, схватили. Пока волокли, немцы молчали. Уже притащили, и тут как грянет артиллерия. Всю оборону батальона накрыли, через каждые три-четыре метра ложится снаряд или мина. Они обнаружили, что с поста украден унтер-офицер, хотели уничтожить «языка» вместе с нами. У них унтер — это фигура была, не то что у нас старший сержант. Все шестеро воров в землянке легли на немца, лишь бы он живой остался. Ворам свобода нужна…

Обошлось. Мы на КП батальона. Вызываю по телефону дежурного по штабу дивизии. Требую Ольховского, который изволит отдыхать! Его подняли, и он у трубки.

— Товарищ ноль-первый, приказ Артюшенко мы выполнили: взят «язык»!

— Какой «язык»? — не понял спросонья полковник.

— Взят немец, унтер-офицер, нашими!

— Давай, давай его сюда! Бегом! — обрадованно вскричал Пётр Иванович, окончательно очнувшись от сна.

Погрузив «драгоценность» на сани, разведчики и Крестьянинов прямиком увезли «языка» в штаб дивизии. Ольховский лично вручил Крестьянинову орден Красного Знамени, остальным — Красной Звезды! Вот так штрафники! Вот так медвежатники! Утерли нос всей нашей армии и Волховскому фронту!

Нигде в исторической литературе этот случай не отмечен. Пишу о нем я первый.

* * *

14 января 1944 года войска левого крыла Ленинградского и Волховского фронтов начали общее наступление, Новгородско-Лужскую операцию. После часовой сильнейшей артиллерийской подготовки волховчане северней Новгорода десятью дивизиями, южнее — через озеро Ильмень, бросились лавинами на врага! Я, не скрою, был доволен: примерно так же я «играл» по карте-трехверстке перед генералом Артюшенко.

Перерезались дороги на юг к Шимску и на север от Новгорода на Лугу. Противник оказывался в полном окружении и рвался в этих направлениях. Наш батальон в 800 штыков при 10 станковых и 40 РПД рассредоточили поперек шоссе, справа и слева по берегу Малого Волховца на случай, если противник начнет прорыв окружения по этому шоссе. Я лично расположил бойцов по траншеям, огневым точкам, скоординировал систему ружейно-пулеметного огня. И мы приготовились.

Позднее узнали: когда противнику были отрезаны пути на юг и на север, в Новгороде оказались в окружении до пяти тысяч немецких солдат и офицеров. Это были те, кто еще в 1941-м расчищал себе дорогу огнем и мечом на Ленинград. Отборные части!

Мой батальон поставили, чтобы отступающие немцы не могли вырваться из Новгорода. Я был как заградотряд, но не против своих, а против немцев. Хотя академик Арбатов утверждает, что нас караулили сзади заградотряды. Неправда! У нас их не было. У нас достаточно этого «Смерша» было, который всё видел. Сразу тебе шею свернут… Обычно, если немцы наступали, они окружали нас, где заградотряд поставишь?

Наш правый фланг располагался напротив устья протоки Малый Волховец, у местечка Стрелка, за ним видны Кречевицы. Левый фланг пересекал шоссе за Синим Мостом возле разрушенной церкви. Роту басмачей я усилил взводом офицеров. Внезапно от Новгорода, еще занятого противником, появился старый знакомый — самолет-разведчик, который нас выслеживал еще в Лелявине и под Новгородом на том пойменном поле перед земляным валом… Верхнеплан «Физелер Шторьх», утверждали знатоки. Здесь, где мы стояли, напротив Хутынского монастыря, берега реки высокие и одинаковые. Я как раз находился у пэтээровцев, имевших три противотанковых ружья. Самолет прошел на уровне берегов, покачивая крыльями, чтобы лучше осмотреться в поисках слабых мест в нашей обороне. Потом, обойдя Хутынь с запада, снова приближается по этому же пути. Такую глупость допускать можно школяру, но не боевым лётчикам!