Вернусь, когда ручьи побегут - Татьяна Бутовская

Годы спустя Танечка вырастет, станет молодой прелестной женщиной, родит свою собственную, страстно желанную девочку Марию и однажды, глядя сквозь решетку детской кроватки на спящее, сытое дитя, вдруг горько заплачет; взволнованная Александра тогда спросит ее: «Девочка моя, отчего же ты плачешь? Что у тебя в душе?» «Опилки», – ответит юная мама сквозь слезы.

Кто-то заметил, что дочери ломают острие духа у своих матерей.

– Ладно, – сказала Александра, убирая со стола посуду, – взрослеть ты не хочешь, но, по крайней мере, праздник завтрашний в твою честь тебя радует?

– Это да! – охотно согласилась Таня. – Интересно, что мне подарят?

– Любишь подарки? У, глазик-то как алчно разгорелся! – хохотнула Александра.

– Кто ж их не любит? – заметила дочь.

– Я не люблю.

– Почему?

– Это обязывает. Сковывает волю. Подарят тебе, к примеру, какую-нибудь кастрюлю-скороварку и думают, что тебя можно брать голыми руками. «Ну, как тебе кастрюля?» – спрашивают. «Спасибо, прекрасная кастрюля». – «Я так долго ее искала, все ноги сносила». Тебе становится неловко, все-таки люди старались, деньги тратили, они хотят законной благодарности. Одна моя знакомая, которая, кстати, кастрюлю-то и подарила, год после этого интересовалась по телефону: «Ну, как тебе кастрюля? А сколько времени-то экономит, чудо просто!» Отношения наши подпортились в результате.

– А где кастрюля-то? – поинтересовалась Таня.

– Где-где… на антресолях, где ей еще быть, – пожала плечом Александра и углубилась в мытье посуды.

Таня хихикнула, и на левой щеке у нее образовалась ямочка.

– Сложная ты, мама. Проще надо быть.

– Проще было бы хорошо, но не получается.

Раздался телефонный звонок. Александра резко вздрогнула, рванулась к телефону, схватила трубку мокрой рукой. «Алло, алло! А… привет, Вадик». Муж сообщил, что после работы сделает ходку по магазинам к завтрашнему дню, талоны на колбасу, масло и водку у него с собой, хотя с водкой могут быть проблемы – очереди. «Свою надо гнать давно», – сказала Саша мужу, а он напомнил, понижая голос, что аппарат один на весь отдел, и сейчас по графику очередь Павла Ивановича из макетной мастерской.

Закончив разговор с мужем, Александра повернулась к дочери и, придав голосу необходимую твердость, сказала:

– Танчетта! У нас с тобой прорва дел, тебе еще комнату свою убирать.

– Я знаю, – вздохнула Таня.

– А это надолго, – надавила мать. – В «Петровский» гастроном надо зайти, может, урвем чего вкусненького… Но для начала уточним список приглашенных гостей. – Она оторвала лист из «хозяйственного» блокнота и присела к столу рядом с Таней. – Кто из твоих?

Таня начала загибать пальцы:

– Ты, папа, бабушка-дедушка, бабушка Рита, дядя Герман, тетя Надя, тетя Симочка с Левой…

– Да я про твоих спрашиваю!

– А, про детей… Даша Бухарина, Катя Волкова, Сережа, Аркашка, Полина… – Тут она запнулась и быстро взглянула на мать.

– Полина? – Александра сдвинула брови. – Полине отказать.

– Мам!

– Полине отказываем, – непримиримо сказала мама. – Она хитрюга.

С этой Полиной вышла некрасивая история: кто-то из Таниных одноклассников потерял закладку для книг: закладка была красивая, заграничная, с шелковыми кисточками, явно привозная. Шустренькая Полина нашла ее под партой, но расставаться с сокровищем не захотела; однако, смекнув, что владелец вскоре хватится, девочка предложила подруге Тане: «Ты не могла бы подержать у себя в портфеле закладку?» Ничего не подозревавшая Таня пожала плечами и положила закладку в портфель. Владелец обнаружил пропажу; начались поиски. Таня, догадавшись, что искомая закладка находится у нее, вытащила ее из портфеля и сказала: вы это ищете? Таню обвинили в краже. Она стояла перед всем классом красная, со слезами в глазах и на вопрос учительницы «Откуда у тебя закладка?» упрямо мотала головой и говорила: «Я ее не брала». «Почему же в твоем портфеле?» – пытали. «Мне ее дали». – «Кто дал?» Таня встретилась взглядом с Полиной. Девочка отвела глаза, заерзала на месте. Таня так и не сказала, кто дал. Историю замяли, спустили на тормозах, но, когда Таня рассказала матери про случившееся, та всплеснула руками: «Как же так! Как же ты допустила, чтобы тебя опорочили?» Таня спросила: «А что было делать?» – «Как что? Защищать свое достоинство!» – «Как, мама?» Александра растерялась: действительно, как? Ситуация морального выбора: тебя подставили; дальше – или ты делаешь ответный удар и выдаешь имя товарища, или оказываешься оболганным. Александра представила, какую муку пережила ее маленькая Танька, стоя на лобном месте. «Хорошо, давай подумаем вместе. Может, надо было сказать: пусть тот человек, который дал закладку, сам все расскажет». Таня покачала головой: «Трудно вот так перед всем классом встать и сознаться. Я бы на Полинином месте тоже, наверное, не смогла». «Что же получается, она тебя подставила, а ты ее выручила ценой своего доброго имени. А с Полины как с гуся вода! Ты с ней даже не поговорила, не сказала, как плохо она с тобой поступила! – кипела Александра. – Я сама с ней поговорю!» «А чего говорить, – рассудила Таня. – Если человек не дурак, то сам поймет рано или поздно. А если дурак, то и говорить незачем». Александра опешила. Мысль была проста, неожиданна и, пожалуй, справедлива. «Мудрая ты у меня, Танька!» – сказала она с некоторой тревогой.

Но обида за Таню осталась.

– Отказать Полине, – повторила Александра и прихлопнула ладонью по столу.

Таня покусала нижнюю губу: Полина уже приглашена, и отказать никак невозможно.

– Мам, ты ж сама говоришь: кто старое помянет, тому глаз вон. Она же ребенок, с кем не бывает. Тем более, она же извинилась позже.

И опять Танька права, подумала Саша. Нет такого ребенка, который бы хоть разок-другой не схитрил, не соврал, не утаил. Да и сама-то Александра была довольно мерзкой девочкой, чего там, за некоторые поступки по сей день стыдно. И надо же иметь мужество в этом признаваться!

Александра встала из-за стола, подошла к окну, закурила, собираясь с духом, выпустила дым в открытую форточку. Обычно она не курила, когда в комнате находилась дочь. Таня следила глазами за матерью, ожидая ее решения.

– Вообще-то со мной тоже в детстве случилась подобная история, – тихо сказала Александра, стоя вполоборота к дочери и глядя в окно. – И я была почти в роли Полины.

– Ты? – изумилась Таня. – Никогда бы не поверила.

– Ты мне льстишь, – усмехнулась мать, и в самом деле польщенная. – Дело было так. Я училась во втором классе. Со мной за партой сидел Толя Салов, и правда толстенький, его Салом все звали. Тихий такой мальчик в очках. Был май, конец учебного года, буквально последние дни, урок русского языка. Учительница сказала нам, что мы должны сдать учебники «Родной речи», чтобы ими могли пользоваться другие дети, поскольку учебников в стране не хватает. Дети вставали поочередно и складывали свои учебники на учительский стол. Учительница по ходу дела стыдила тех, у кого «Родная речь» была «в плачевном состоянии», и хвалила бережливых и аккуратных. Мой учебник был жутко замызганный, а у Сала, когда он снял обложку, – ну прямо новье, муха не сидела. Я представляла, что сейчас скажет в мой адрес училка, которая меня и так-то недолюбливала. И вот дошла очередь до нас с Салом. «Давай я отнесу», – сказала я соседу и взяла оба учебника. «Это чей?» – спросила училка, принимая у меня из рук саловскую «Родную речь». «Это мой!» – сказала я. Она с сомнением посмотрела на меня из-под очков и сказала неохотно: «Что ж, молодец, Камилова». И тут брови у нее полезли на лоб: «А это что?» – Это она второй учебник увидела. «А это Салова», – сказала я, не моргнув глазом. Начались разборки. Сало, красный как помидор, бубнил, что это не его учебник, а я твердо стояла на своем, потому как сознаться публично в подлоге никаких сил не было. Очень хотелось быть хорошей, и пусть кто-то другой будет плохим. Тут училка обнаруживает, что на подранном учебнике, сбоку, написано мое имя «Саша», я же сама и писала. Обман раскрылся. Позор был жуткий. Помню, как у меня горели уши от стыда. Учителка произнесла обличительную речь и предложила классу объявить мне бойкот, то есть чтобы со мной не разговаривать. Класс дружно поддержал. И со мной не разговаривали. – Александра стряхнула пепел в горшок с кактусом и повернула лицо к дочери. – А первым знаешь кто заговорил?