Ленин. Человек, который изменил всё - Вячеслав Никонов

При этом и соратники, и недруги отмечали у Ленина те качества, которые обычно присущи подлинным лидером. Прежде всего, он свято верил в свою миссию. Хотя слово «свято» сам бы он категорически отверг как проявление тупого обскурантизма. Он знал себе цену. «Понимал ли он все свое значение? – задавал себе вопрос Бухарин. – Я не сомневаюсь ни одной секунды, что да»344. «Непоколебимая вера в себя, которую много лет позднее я назвал его верою в свою предназначенность, в предначертанность того, что он осуществит какую-то большую историческую миссию, меня сначала шокировала…»345.

Ленин был уверен в своем безусловном праве руководить партией, хотя бы в силу организационных способностей. И говорил Валентинову: «Плеханов – первоклассный ученый, но я бы очень хотел, чтобы кто-нибудь мне указал, кого за последние 25 лет он организовал и способен ли он вообще что-либо и кого-либо организовать. О других – Аксельроде, Засулич, Старовере – смешно и говорить».

Ленин был фанатиком, каким и бывает вождь. Александр Константинович Воронский – литературный критик, руководивший одновременно военно-боевой организацией большевиков в Свеаборге, – утверждал: «Ленин, конечно, “одержимый”. Он всегда говорит об одном и том же. С разных, иногда с самых неожиданных сторон он десятки раз рассматривает, в сущности, одно основное положение. Вообще же он говорит, как человек, у которого одна основная идея, “мысль мыслей”, непрестанно сверлит и точит мозг и около нее, как по орбитам вокруг солнца планеты, кружатся остальные. Основное ядро никогда не рассеивается в сознании, ни на минуту не уступает своего места гостям. Этот хозяин прочно живет в своем жилище»346. Что же это за миссия, за “мысль мыслей”? Как мы знаем, имя ей – революция. Если бы он с юности не думал о ней двадцать четыре часа в сутки, Октябрьской революции могло и не произойти. Ленин был максималистом, действовавшим по принципу, им же провозглашенному: «Кто не за революцию, тот против революции. Кто не революционер, тот черносотенец»347.

Был ли Ленин мужественным человеком? Да, потому что человек не мужественный в принципе не может претендовать на лидерство, а тем более на борьбу с государственной машиной и на руководство страной. Но он не путал мужество с безрассудным риском и точно не готов был слишком уж рисковать самим собой. «Он никогда не пошел бы на улицу “драться”, сражаться на баррикадах, быть под пулей, – замечал Валентинов. – Это могли и должны были делать другие люди, попроще, отнюдь не он. В своих произведениях, призывах, воззваниях он “колет, рубит, режет”, его перо дышит ненавистью и презрением к трусости… Даже из эмигрантских собраний, где пахло начинающейся дракой, Ленин стремглав убегал. Его правилом было “уходить подобру-поздорову” – слова самого Ленина! – от всякой могущей ему грозить опасности… Он был начальником Генерального штаба и всегда помнил, что во время войны он должен обеспечить главное командование»348. Ленин любил сокрушать своих противников на расстоянии, избегая дуэлей.

К сильным сторонам Ленина – и подпольщика, и руководителя – относилось его крайне внимательное отношение к вопросам конспирации, от него ничего без надобности не утекало. «Устойчивой, непреходящей ленинской страстью была его любовь к секретам, подпольным конспиративным связям, тайным операциям, – писал Волкогонов. – Вождь русской революции был Жрецом тайн: исторических, политических, моральных, партийных, революционных, дипломатических, военных, финансовых. Ленинские “архиконспиративно”, “совершенно секретно”, “тайно”, “негласно” оттеняют одну из существенных граней ленинского портрета»349. У него будет больше кличек и псевдонимов, чем у кого-либо в российской истории: Старик, Ильин, Петербуржец, Фрей, Карпов, Тулин, Мюллер, Рихтер, Иорданов, Петров, Майер и множество других.

Нередко входя в раж, Ленин действовал как азартный игрок. «Азарт был свойством его натуры, но он не являлся корыстным азартом игрока, он обличал в Ленине ту исключительную бодрость духа, которая свойственна только человеку, непоколебимо верующему в свое призвание, человеку, который всесторонне и глубоко ощущает свою связь с миром и до конца понял свою роль в хаосе мира, – роль врага хаоса»350, – замечал Горький. Азарт Ленина отмечала Алексинская, с мужем которой он играл в шахматы: «Есть хорошие шахматисты, которые настолько любят и ценят красивый процесс игры, что сами исправляют ошибки противника, Ленин не из этого числа: его интересует не столько игра, сколько выигрыш. Он пользуется каждой невнимательностью партнера, чтобы обеспечить себе победу. Когда он может взять у противника фигуру, он делает это со всей поспешностью, чтобы партнер не успел одуматься. В игре Ленина нет элегантности»351.

Безапелляционность суждений Ленина поразительна. Воронский полагал, что Ленин «убеждал, подчиняя слушателей своему хотению и тем, что он не сомневался»352. Он редко испытывал сомнения в собственной правоте, даже если потом видел и свои ошибки. Однако для признания ошибок требовалось время. Так, свою чрезмерную левизну в предреволюционный период Ленин признает только в 1921 году в записке, адресованной участникам III конгресса Коминтерна: «…Когда я сам был эмигрантом (больше 15 лет), я несколько раз занимал “слишком левую” позицию (как я теперь вижу)»353.

Его въедливый американский биограф Луис Фишер, встречавшийся с Лениным, писал: «Придя к какому-либо мнению, Ленин считал его непоколебимым и защищал его от человеческих доводов и перед лицом неопровержимых фактов, пока оно не заменялось новым взглядом, который Ленин защищал с той же убежденностью. Сомнения занимали мало места в умственном хозяйстве Ленина… Сотрудничество требует определенного компромисса, а этого слова не было в политическом лексиконе Ленина. Он был политическим изоляционистом, пахарем на одинокой борозде»354.

Действительно, если политика – искусство компромисса, то это не про Ленина. Он, писал Струве, «был лишен абсолютно всякого духа компромисса»355. Потресов утверждал: «В пределах социал-демократии, или за ее пределами, в рядах всего общественного движения, направленного против режима самодержавия, Ленин знал лишь две категории людей и явлений: свои и чужие. Свои, так или иначе входящие в сферу влияния его организации, и чужие, в эту сферу не входящие и, стало быть, уже в силу этого одного трактуемые им как враги»356.

Многие видели Ленина раздраженным и даже взбешенным. Но при этом, похоже, никто не видел его испуганным и смятенным. Ленин, при всей его неврастении, был волевым человеком. Зиновьев называл его «не только гигантом мысли, но гигантом воли, не только великим теоретиком, но и настоящим вождем»357. От вождя у Ленина были также безграничное властолюбие и совершенно сознательная и подчеркнутая неразборчивость в средствах. «В своем отношении к людям Ленин подлинно источал холод, презрение и жестокость, – утверждал Струве. – Мне было ясно даже тогда, что в этих неприятных, даже отталкивающих свойствах Ленина был залог его силы как политического деятеля: он всегда видел перед собой только ту цель, к которой шел твердо и непреклонно… Резкость и жестокость… была психологически неразрывно связана, и инстинктивно и сознательно, с его неукротимым властолюбием»358.