Экспансия - Алексей Леонидович Янов

смоленским князем – значит, на то есмь воля Его, всё в руце Божией… – Алексий приподнялся и смиренно перекрестился на икону.

Вот человек! Врёт – и не краснеет!

– Хорошо, коли ты так действительно думаешь! – я дурашливо осклабился. – Не буду больше тебя отвлекать своим присутствием, готовься спокойно к сегодняшним мероприятиям! Увидимся днём, отче, благословлять меня не надо!

– Тому, кто не верит в святость чинов церковных, благословление творить – лишь святотатствовать! – оставил всё-таки, змеюка, последнее слово, вернее, колкость, за собой. Придётся притормозить с отбытием, а то он невесть что о себе начнёт мнить.

– Верно у тебя голова варит, только никому об этом не взболтни! Я хоть и скептически отношусь к церкви, отданной под власть грешников-лицедеев, но на почётное звание Антихриста совсем не претендую! – грубо осадив священника, я резко встал и пошёл, обернувшись у выхода, произнёс в приказной форме: – Как только ты мне понадобишься, тебя вызовут. Являться по моему зову ты должен быстро и без промедлений!

Развернувшись, я выскочил из кельи. Хотелось верить, что мы друг друга поняли. Ну а вздумает епископ кочевряжиться, пускай винит только себя.

Отдав необходимые распоряжения оставляемому здесь ротному, я направился проведать церковных узников.

А в это время, оставшись наедине с самим собой, владыка Алексий бормотал себе под нос:

– Истинно, этот князь осенён печатью либо дьявола, либо Бога! – Перекрестившись на икону, он ворчливым шёпотом добавил: – Лишь время да Божественная воля раскроют истинный лик его!

Владыка Алексий, прижатый к стенке, сдержал своё слово и, выступая перед людьми на Торговой площади от лица смоленского епископата, публично отказался от взимания церковной десятины. Толпа горожан одобрила это решение многоголосым гулом. Но вскоре во всём городе уже ни для кого не было секретом, кто является истинным виновником отмены этого ненавистного народом налога.

Глава 7

После того как у «замочников» под руководством Нажира стало получаться изготавливать дееспособные ударно-кремнёвые замки батарейного типа, я сразу же решил отказаться от использования тяжеловесных кованых пищальных стволов, полностью перейдя на более прочные и лёгкие сверлильные.

Главная особенность батарейного замка – в вертикально действовавшем шептале. На колесе лодыжки имелись два выреза для боевого и предохранительного взвода. Огниво было объединено в один элемент с крышкой полки. Подогнивная пружина в данном случае выполняла две функции: удерживала крышку полки и создавала необходимое сопротивление в момент удара кремня по огниву. Весь механизм, кроме курка и подогнивной пружины, монтировался на внутренней стороне замочной доски. При спуске шептало выходило из вырезов лодыжки, и курок под действием боевой пружины, давившей корольком на носок лодыжки, ударял по огниву. При ударе крышка полки автоматически открывалась, и высеченные искры воспламеняли затравку.

Эволюция ружей, занявшая в моей истории многие столетия, у нас свершилась меньше чем за два года. Теперь к этому чудо-ружью нужен был соответствующий боеприпас, не требующий нарезки ствола.

Поэтому, зайдя в цех к Нажиру, дал задание начать отливку пуль Нейсслера. По идее, они должны увеличить дальность поражения из гладкоствольного ружья вдвое. Конструкцию этих пуль я представлял себе только теоретически – что-то вроде конусовидное, с юбочкой у основания и просверленным спиральным каналом. Благодаря этим обстоятельствам они способны вращаться при полёте самостоятельно, нарезка в ружье им не требуется. Конкретных форм таких пуль я не знал, поэтому предложил ответственным лицам провести серию экспериментов, при главном условии: на выходе должна получиться пуля с прицельной дальностью стрельбы, вдвое превышающей обычную круглую пулю. А следующим шагом уже сконструировать станок, позволяющий осуществлять спиральную нарезку свинцовой пули.

И уже через несколько дней, перед самым отбытием, мы начали испытания самой удачной из всех представленных моделей – пули Мирушина. Почему Мирушина? Ну, в самом деле, не называть же её пулей в честь ещё не родившегося немца Нейсслера. А так, кто смог выточить лучшую пулю – в честь того и назвали новое изделие. Результаты испытаний полностью оправдали мои ожидания.

Теперь, с новыми пулями, скомпонованными в единый бумажный патрон, по групповой мишени можно было смело начинать стрелять с дистанции триста шагов (212–220 метров), получая тридцать попаданий из ста выстрелов, а на расстоянии сто шагов точность была почти стопроцентная. Пулю забивали в ствол железным шомполом, скорость стрельбы достигала четырех-пяти выстрелов в минуту.

Брать с собой в поход стрельцов я не стал, новые ружья и пули ещё только-только начали поступать из оружейного цеха. Взвод стрельцов был увеличен до роты. Обязанность по обучению новичков была возложена на командный состав «старичков», разом поднявшихся в званиях от звеньевых и выше.

Но своей доморощенной армии, несмотря на выигранное недавно сражение, я ещё в полной мере не мог доверять. Слишком легко им далась эта победа. И новое оружие не всегда помогает, может и навредить.

Ведь, к примеру, армия людей с дубинками сможет без особых потерь со своей стороны победить армию шимпанзе, вооружённую автоматами Калашникова. Иметь превосходное оружие мало, надо уметь ещё его грамотно использовать. Физическая, тактическая и морально-психологическая подготовка бойцов – вот основа основ любой армии, а техническая оснащённость без вышеперечисленных компонентов мало что стоит. И в этих компонентах какого-то значительного преимущества над соперниками у нас ещё нет, разве что в тактическом плане, однако без реальных боёв все это носит лишь гипотетический, умозрительный характер. Один настоящий, кровавый бой в плане уверенности в себе, в напарниках, командирах стоит больше сотни учебных.

Поэтому новые ружья и пули, без сомнения, нам нужны и важны, но впадать в эйфорию из-за них не стоит. К тому же не стоит забывать о хроническом пороховом дефиците, который диктует нам очень низкий предельный потолок численности стрельцов.

* * *

За окнами медленно серело, закатное солнце пряталось в низких дождевых облаках. Последние несколько дней, вечерами, а часто и ночами напролёт, вместе с воеводами и ближниками, с привлечением доверенных бояр и купцов, обсуждался самый животрепещущий вопрос – предстоящий военный поход в верховья Днепра. На карты, крайне приблизительно, наносились точки городов и прочих населённых пунктов, рисовались нитки рек с указанием бродов на них, прикидывались расстояние, скорость передвижения галер, дощаников, ладей и отдельно рассчитывалась скорость конных отрядов, что пойдут своим ходом вдоль берега.

Старшие командиры, весьма заинтересованные таким необычным способом планирования войны, стали залезать в такие глубокие дебри, споря о несущественных деталях, а потом и вовсе с детским азартом начали задавать мне вопросы, в принципе никак не просчитываемые заранее, будто бы я был ясновидящим.

Окончательно меня взбесил полковник Клоч, когда стал интересоваться, что я буду делать