Экспансия - Алексей Леонидович Янов

сразу же полез лобызаться. Придав своему лицу подобающее данному случаю выражение, я мужественно перенёс эту процедуру.

С трудом удалось отстраниться от рослого, немного осунувшегося и уже немолодого человека, явственно напоминавшего мне Изяслава Мстиславича.

– В минувшей битве Господь Бог рассудил, кто прав, кто виноват! – с патетикой в голосе, громко заявил я, чтобы все присутствующие при нашей встрече услышали мои слова. – Мне осталось лишь докончить начатое и исполнить до конца Его волю! А именно, я намерен выжечь все гнёзда скверны и покарать изменников по всей строгости закона людского и Божьего! – напоследок, тяжело вздохнув, закончил я свою обличительную речь.

Дядя молчал, напряжённо о чём-то думая.

– Как твоё здоровье, Всеволод Мстиславич? – резко, без перехода я сменил тему. – Не надоел ли тебе отдых в твоём удельном граде?

Специально стал подводить князя к началу разговора на нужную мне тему.

– Нездоровится мне, княже! Старые сабельные раны каждую ночь дают о себе знать! Да и возраст уж не молодецкий… – горестно вздохнул мой родственничек.

– Стало быть, ты зла на меня не держишь, что я, в заботе о твоём здравии, при поддержке и одобрении смоленского боярства, дружины и вообще всего смоленского люда, занял поперёд тебя отчий великокняжеский Смоленский стол своего покойного отца? – От прозвучавшего вопроса в гриднице мигом установилась полнейшая тишина, все замолчали, уставившись на гостя.

Тут уж даже при всём желании Всеволоду Мстиславичу дальше юлить не оставалось никакой возможности. Вопрос был сформулирован предельно конкретно и требовал такого же ответа.

– Ты в своём праве, великий князь! – стрый покорно склонил голову. – И по праву сильного, и по праву своего рода. Ныне ты законный глава Смоленского княжества. А в лествице, коли уж на то пошёл разговор, хоть и стою я выше тебя, но уступаю тебе своё старшинство. О чём прилюдно сейчас всем и заявляю! Мне же позволь удалиться в свой удел.

– Не торопись жить, Всеволод Мстиславич! – весело улыбнулся я, и обстановка вокруг мигом разрядилась. – Поприсутствуешь на моём вокняжении, а затем сможешь уехать к себе.

Я похлопал своего родича по плечам, мы с ним ещё раз троекратно расцеловались. Всеволода Мстиславича я приказал разместить в лучших палатах и ни в чём его не стеснять. После публичного отказа дяди от смоленского трона одной проблемой у меня стало меньше.

Сегодня, 9 мая, мне предстояло вокняжиться на Смоленском столе. На Вечевой, точнее теперь уже только Торговой, площади шумел смоленский люд. Накануне вечевой колокол был торжественно срублен и со звоном скинут с вечевой колокольни. С высоты помоста – бывшего крыльца Пятницкого терема – я наблюдал битком набитую народом площадь. На нового смоленского князя смотрели тысячи глаз – большинство с надеждой на лучшее, некоторые с плохо скрываемым неудовольствием.

Сначала глашатай долго зачитывал статьи новой харатьи, принятой без одобрения вече, о правах и обязанностях смоленского наместника. Затем зачитал закон «О смоленском государе», посвящённый моей скромной персоне и мной же полностью написанный. Здесь я постарался. Во-первых, смоленского князя переименовал в государя, а во-вторых, нарезал ему столько власти и полномочий, что Боярская дума и смоленский наместник, при моём присутствии в городе, превращались в чистые декорации. Реальную власть над городом, и то со множеством условностей и оговорок, они могли обретать лишь в случае отсутствия в столице смоленского государя. Вводить царские титулы не получилось бы, для этого требовалось заручиться согласием Константинополя или Никейской империи, становиться же самозваным царём было ещё хуже. Поэтому для обозначения своего нового положения и уровня власти решил использовать давно употребляемый на Руси термин «государь», который был синонимом слову «князь». Я сознательно решил дистанцироваться от князей, выделяя, таким образом, себя из общей массы Рюриковичей.

– Здравствуй, государев Смоленск!

Когда глашатай закончил чтение, я взял рупор и обратился к народу. Горожане зашумели, приветствуя меня в ответ.

– Хотя отныне общегородские вечевые сборы будут под запретом, но вам, смоляне, не воспрещается устраивать сходы во всех концах города и обсуждать там волнующие вас вопросы, а принятые большинством голосов решения потом вносить на рассмотрение смоленского государя, наместника или Боярской думы.

Площадь довольно загудела. Я уже думал было двинуть речь по поводу своего нового статуса, как из окружавшей помост толпы бояр раздался чей-то вопрос на злобу дня:

– Так тебя теперь, Владимир Изяславич, величать надоть государём, а князем нельзя?

– Да! – отвечал я не столько боярину, сколько внимательно слушающей меня толпе народа. – Отныне я более не князь над вами, но государь! В моём государстве – Смоленской Руси – не будет более места удельным князькам и прочим сепаратистам! – Единственное исключение было сделано для кричевского князя, удел которого рано или поздно, но будет прибран к моим рукам. – Отныне Смоленскую Русь всю целиком будут наследовать только старшие сыновья смоленских государей!

Я перевёл дух, и стоящая на площади звенящая тишина взорвалась глухими перешёптываниями собравшегося народа. На меня устремились взгляды с эмоциями всех оттенков – удивления, непонимания, одобрения, злости.

– Да-да, вы не ослышались! Настала пора внести изменения в нашу жизнь! И потому я более не князь, но государь над всеми вами, с правами и обязанностями главы семейства над своими домочадцами! Отец, добрый христианин, своих детей попусту и без причины не обижает, а наоборот, холит их и лелеет, но за ослушание – наказывает!

Закончив своё выступление, я сошёл с помоста. Предстояло ещё пройти обряд благословения владыки в главном кафедральном храме города. А уже затем последует процедура присяги – целование креста.

Сопровождаемый толпой свитских, я направился в Успенский собор. Народ тоже стал перетекать с Торговой площади поближе к Соборной горе.

Остановившись перед входом, я трижды перекрестился. В храме было не протолкнуться от именитых горожан и многочисленного церковного клира. У алтаря уже поджидал епископ, сияющий в отсветах свечей своим золотым одеянием.

– Благослови, владыка, на стол отца моего и деда!

Епископ Алексий, невнятно что-то бормоча, трижды меня перекрестил, а с хоров начало раздаваться стройное пение. Когда эти песнопения закончились, к кресту стали по одному подходить присутствующие в храме вельможи, мои ближники, и со словами «ты наш князь» целовать крест.

И здесь епископ мне подгадил, ведь заранее с ним было оговорено, что слово «князь» в словах присяги надо было заменить словом «государь». Хотя после присяги полковника Клоча, произнёсшего вместо «князь» слово «государь», остальная очередь быстро смекнула, и все остальные присягать стали со словами «ты наш государь» на устах.

Присяга проходила не только в Успенском соборе, она полным ходом шла также по всем церквам во всех концах города. В этот же день