Последняя картина Сары де Вос - Доминик Смит

Возвращаясь взглядом к Рейчел, он говорит:

– Импрессионисты и медленная река, что может быть лучше?

– Ты ненавидишь импрессионистов, – отвечает она с легким смешком.

– Не всех.

– Ты когда-то сказал мне, цитирую: «Моне вызывает у меня такое чувство, будто я на улице и мне дурно от жары».

– Я правда это сказал?

– За этим самым столом, дорогой.

– Возможно, я изменю свое отношение. И где это лучше делать, как не в его краях.

– Я очень ценю, что ты согласился на этот круиз. Просто я думаю, надо иногда выбираться из города.

– Ты абсолютно права, – говорит он, кромсая стручок зеленой фасоли на десяток маленьких кусочков.

Рейчел возвращается к брошюрам. Углы у них затрепаны, внутри что-то подчеркнуто. Как же она старается начать жизнь с чистого листа, оставить катастрофу двух выкидышей позади! Теоретически можно было бы попытаться снова, но после второго раза они заключили как бы негласный пакт – не отдаваться больше во власть слепым силам природы. Марти с внезапным приливом нежности смотрит, как она листает страницы Северной Франции, усилием воли вытаскивая себя из пропасти отчаяния. Несколько лет он был близок к тому, чтобы потерять ее совсем; она бродила по коридорам с грустными, выцветшими на солнце книжками в руке. Он говорит, не думая:

– Если хочешь, я могу взять ребенка из приюта. Хоть десять, если ты хочешь.

Рейчел вздрагивает, поднимает взгляд от тарелки, но тут же смягчается. Сжимая в руках брошюру, она со слабой улыбкой произносит:

– Знаю. Просто думаю, это было бы неправильно для нас. Для меня.

Марти кладет руку на ее ладонь:

– Конечно.

После обеда он идет в библиотеку выкурить сигару и выпить виски за старым отцовским столом. Как и картины, как и сама квартира, стол – огромный капитанский, на толстых ножках орехового дерева, с бронзовыми ручками – достался Марти по наследству. Это память о голландских предках, занимавшихся морской торговлей. В столе по-прежнему можно наткнуться на отцовские вещи, как будто Якоб де Гроот уехал в очередную деловую поездку, а не умер несколько десятилетий назад. Старый ежедневник, билеты в оперу, очки, ножницы, коробки с лентой для пишущей машинки, кожаный стаканчик для игральных костей. В столе есть сдвижные панели и потайные отделения, ящик для лоций, где так и лежат нетронутыми страховой полис и пачка купюр. За годы Марти добавил к этому всему немало своего – тисненую почтовую бумагу, сигарные коробки, старый мундштук от трубы, – но по-прежнему чувствует, что владеет столом на пару с отцом.

Разговор о вымышленных именах в клубе напомнил ему кое о чем, лежащем тут еще с медового месяца. В верхнем ящике, среди писем, Марти находит список имен на гостиничной почтовой бумаге. Они были во Франции, ехали по стране, пробуя разную местную еду, потом махнули на поезде в Барселону и застряли там на неделю. Утром валялись на пляже, в сиесту тихо предавались любви в своей комнате с балкончиком – тела были липкими от морской соли, а крики уличных торговцев снизу рождали иллюзию, будто они занимаются чем-то слегка преступным. Как-то вечером Марти долго лежал в ванне под открытым окном и набросал список возможных имен для будущих детей. Девочки: Марта, Сюзанна, Элизабет, Женевьева, Стелла. Мальчики: Гарольд, Клод, Франклин. Сейчас он читает имена под настольной лампой с легкой ностальгией и в то же время с недоумением: как его угораздило вписать сюда имя Клод, которое сейчас кажется книжным и манерным. Много лет Марти носил список в нагрудном кармане, ожидая законного повода вытащить и перечитать, но ни разу не показал его Рейчел, поскольку бумага казалась каталогом, осязаемым свидетельством их утраты. Вот дети, которых у них никогда не будет. Марти убирает список в ящик, откидывается в кресле и выпускает сигарный дым к потолку.

Фальшивая картина прислонена к книжному шкафу справа. В свете лампы и с такого расстояния Марти не видит ни малейших отличий от оригинала, от образа, сохраненного в его памяти. Он делает мысленную отметку не рассматривать ее слишком близко при дневном свете, боясь, что увидит явный признак подделки – невозможный мазок – и тем уличит самого себя. Времени всего девятый час, но Рейчел уже ушла в спальню с собакой и туристическими брошюрами. Марти вынимает из кармана плотную визитную карточку. Пишет на промокашке: «Джейк Альперт», чтобы не забыть, допивает виски, берет телефонную трубку и набирает номер. После девятого звонка раздается женский голос – чуть запыхавшийся и раздраженный.

– Алло?

– Могу я поговорить с Элинор Шипли?

– Я – Элли.

– Извините что беспокою вас так поздно, мне посоветовали к вам обратиться… – Он делает паузу, начинает снова. – Меня зовут Джейк Альперт, я ищу консультанта по живописи и эксперта по реставрации. Вы этим занимаетесь?

Она отвечает не сразу, и в трубке вроде бы слышен звук текущей из крана воды.

– Совсем не поздно, просто я выскочила из-под душа и вся мокрая. Можно я позвоню вам завтра?

– Конечно. Еще раз извините. Мне неудобно говорить с работы.

– Я позвоню в любое время, когда вам удобно.

Марти думает, какую лавину повлекла за собой маленькая ложь про Джейка Альперта. Он никогда сам не берет трубку, а значит, не может дать ей домашний или рабочий номер.

Молчание затягивается.

– Если вы чуть-чуть подождете, я вытрусь и мы поговорим.

– Если это не чрезмерная назойливость с моей стороны.

Слышно, как трубку кладут на стол. Марти пытается прислушаться к звукам из квартиры, но слышит только, как закрывают кран. Есть что-то нескромное в том, что он на проводе, когда она вытирается. Другая настояла бы, чтобы он перезвонил в рабочее время. Потом Марти соображает, что она привыкла к вечерним звонкам, что в ее мире нет ежедневников и секретарей. Когда она снова берет трубку, голос звучит уверенно и спокойно.

– Мистер Альперт, вы еще здесь?

– Да.

Марти уже определил ее акцент как австралийский и гадает, многие ли частные детективы начисто лишены музыкального слуха, или он нанял единственного в своем роде?

– Итак, чем я могу вам быть полезна?

– Ну, я расширяю отцовскую коллекцию, заполняю лакуны и все такое, и мне нужна пара хороших глаз. Кое-что надо промыть и отреставрировать, но мне нужна и помощь с новыми приобретениями. Я подумываю о голландской и фламандской школах, семнадцатый век. Вы знакомы с этими областями? Мой отец был голландец и с детства приобщал меня к искусству Нидерландов.

– Я пишу диссертацию о Золотом веке. В Колумбийском университете. Моя тема – Голландия, но во Фландрии тоже разбираюсь. Приятно познакомиться с коллекционером, который видит потенциал этой живописи.

– Может быть, встретимся и обсудим перспективы?

– Хорошо. Если не секрет, кто меня порекомендовал?