Миры Бесконечности - Акеми Дон Боумен

Он несколько раз подпрыгивает на месте, стряхивая лишний адреналин.

– Перестань искать одобрения и сосредоточься на драке. Ты не получишь медали за усилия.

Как же бесит, что он так хорошо меня понимает. Я вскидываю кулаки.

– Еще раз.

Гил хмурится и опускает руки.

А я колеблюсь, раздумывая, вдруг это очередная уловка.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Твои синяки исчезли.

Я разжимаю кулаки и прослеживаю за его взглядом до моих рук.

– Ах, ты об этом.

Ен говорил, что мне потребуется некоторое время, чтобы тело перестало наливаться синяками от ударов, но он ничего не говорил, что нельзя их скрывать.

– Это иллюзия.

На лице Гила впервые за все время нашего общения появилось любопытство.

– Оказалось, что каждый раз, когда я вхожу в образ Колонистки, синяки исчезают. Поэтому пока я сохраняю его, чтобы они поскорее сходили.

Но вопреки моим предположениям он не выглядит впечатленным моими словами. Скорее даже сердитым.

– Ты научилась управлять этим процессом?

– Нет. То есть да. То есть… не совсем. – Мои щеки краснеют под его взглядом. – Я не знаю, как перейти от одного образа к другому. И мне легче оставаться Колонисткой, чем вновь стать как человек. Но, кажется, я поняла, в чем проблема. Понимаешь, я рассматривала это как маскировку, хотя на самом деле это лишь часть того, кто…

– Ты сказала Аннике? – перебивает он.

Сердце пропускает удар, и я понимаю, что моя тайна начинает раскрываться.

Сжав губы, я качаю головой:

– Мне нужно больше времени, чтобы научиться драться.

Мне нужно больше времени, прежде чем все об этом узнают.

Гил стискивает челюсти:

– И почему же? Знаешь, иногда я сомневаюсь, на чьей ты стороне… жителей Поселений или Колонистов.

Я хмурюсь:

– Это несправедливо. Я прихожу сюда каждый день. Трачу на это время. Стараюсь.

– Стараешься быть кем? Потому что у нас есть много заклинателей. А нам нужен шпион. – Его взгляд режет, словно сталь. – А ты, кажется, делаешь все, чтобы избежать работы.

– Чего я избегаю, так это прыжка в неизвестность. – Я скрещиваю руки на груди, защищаясь от его обвинений. – Вы все стремитесь поскорее отправить меня в логово льва, где моей защитой станет лишь… маска? И ожидаете, что я с радостью сделаю это, не научившись даже защищать себя?

– Я ожидаю, что ты станешь первым человеком с такой способностью, который действительно хочет помочь Поселению, – холодно говорит он.

– Я действительно хочу помочь, но это не так просто. Мне нужно больше времени.

– У нас нет этого времени.

– Я понимаю, что тебе хочется поскорее уничтожить Колонистов, но…

– Почему ты этого не хочешь? – кричит он, взирая на меня с яростью.

Я опускаю взгляд. Уши горят, а в горле образуется комок, который приходится сглатывать. Конечно, проще сказать, что я все еще слишком напугана, слаба и не готова к войне. Но вместо этого с губ срывается то, что не следует говорить: правда.

– Они выглядят как люди.

Гил молчит.

– Они не просто компьютерная программа, которая незаметна глазу. Они двигаются, как мы. Говорят, как мы, – мой голос срывается. – Они хотят походить на нас.

В его взгляде мелькает нечто, предвещающее бурю.

Кожа горит, ощущая жар его гнева, но назад пути нет.

– У них есть мысли и желания. Они хотят жить. Неужели это так отличается от сновидений?

Нервное возбуждение пронзает меня насквозь, оседая в груди. Там достаточно места, потому что сердца внутри больше нет. Я самолично вытащила его и выставила на всеобщее обозрение.

– Я знаю, каково это, когда тебя лишают жизни без предупреждения. И не могу поступить так с кем-то другим.

– Ты не считаешь, что они заслуживают смерти?

– Я не знаю, чего они заслуживают. Но уверена, что не мне это решать.

Он склоняет голову набок, а его пальцы слегка дергаются:

– Поселению нужна информация. Никто не просит тебя убивать Колонистов.

У меня все сжимается внутри:

– Пока не просит.

Его взгляд устремляется ко мне:

– Это война. Так или иначе, у каждого на руках окажется кровь. Но если тебя действительно волнует, сколько ее прольется, то поможешь нам как можно раньше.

– Я не уверена, что знаю, с чего начать, – тихо говорю я.

Гил отступает на шаг.

– Начни с выяснения, на чьей ты стороне на самом деле, – бросает он, а затем выходит из зала, оставляя меня одну на ринге.

И уже не имеет значения, сколько противоречий раздирало меня минуту назад или как сильно мне хотелось почувствовать себя смелой, храброй и научиться выживать.

Сейчас я чувствую себя лишь трусихой, какой меня считает Гил.

Дом Анники расположен в стволе массивного дерева, к нему ведет вырезанная на уровне земли дверь. Я захожу внутрь, ожидая увидеть причудливый интерьер из какой-нибудь сказки. Но вместо этого вижу занавески, сшитые из полосок разных цветов, и металлическую мебель. Несколько каменных ступеней ведут в большую комнату, а в дальней стене вырезана арка, за которой – импровизированная стеклянная оранжерея. Аромат цветущего жасмина и жимолости заполняет пространство, а на стенах отражаются оттенки изумрудного и оливкового цветов.

– Чаю? – спрашивает Анника из-за стойки из темного дерева с двумя красными кружками в руках.

Я киваю. В Бесконечности нет необходимости питаться, но многие люди все еще считают это успокаивающим. Возможно, дело в ностальгии… после идеально приготовленного горячего напитка мир кажется лучше.

Она поднимает чайник того же цвета и наливает кипяток в обе чашки, после чего указывает на молочник и сахарницу, стоящие рядом.

– Молоко и два кусочка сахара, пожалуйста, – подняв два пальца, говорю я.

Улыбка Анники подобна вспышке света… или надежды.

– Шура тоже пьет чай именно так. Родительские инстинкты просто кричат во мне сделать ей замечание, но, думаю, нет ничего плохого в том, чтобы чуть подсластить чай. Не убьет же нас это.

Я беру кружку и улыбаюсь в ответ:

– Спасибо.

Она садится на металлический диван с черными подушками. А я опускаюсь на стул напротив нее и осторожно дую на поднимающийся пар.