Прикосновение - Анита Шрив

Он рассмеялся.

Джефф принялся разглядывать ее, задержавшись взглядом на обнаженных ногах. Его лицо начало меняться и терять свое сосредоточенное выражение, из подбородка ушло напряжение. Возможно, слова им уже не понадобятся.

Он опустился на коврик, поцеловал ее колени и начал медленно поднимать ее юбку.

Сида на биде в ванной комнате, Сидни, как ни старалась, не могла припомнить сексуальных особенностей своих прежних любовников и мужей. Она помнила их нежность, но не позы или отдельные события. Она полагала, это чисто женская черта. Сидни не сомневалась, что если бы она попросила Джеффа, он смог бы припомнить в подробностях десятки интимных встреч.

Когда она вернулась в номер, Джефф был уже одет.

— Давай куда-нибудь сходим, — предложил он. — Я умираю от голода.

Пройдя по боковым улочкам, они вышли к симпатичному бистро. Сидни взглянула на часы. Было почти десять часов, а люди (даже семьи с детьми) только садились ужинать.

Сидни заказала moules frites[19]. Когда официант принес ее заказ, она ела, не произнося ни слова, в течение добрых десяти минут. Когда она, наконец, подняла голову от тарелки, ее первыми словами были:

— Мне кажется, я никогда ничего вкуснее не пробовала.

Несколько минут спустя Сидни уже изучала лицо Джеффа, опершись локтями на стол.

— Ты похож на отца, — сообщила она.

— В самом деле? — поинтересовался Джефф, делая глоток красного вина.

— Твои глаза. Фигура.

Джефф медленно кивнул, обдумывая ее слова.

— Мне кажется, ты похож на него не только внешне. Ты порядочный.

Джефф потянулся за картофелем. На его лице было написано удивление.

— Ты так думаешь? — спросил он.

— Твоя мать борется за положение в обществе, — пояснила Сидни. — А отец его занимает, не прилагая никаких усилий.

Джефф достал из кармана пачку «Голуаз»[20]и на глазах у изумленной Сидни закурил.

— Я не знала, что ты куришь, — сказала она.

— Я купил их в отеле, пока тебя не было. Мне это показалось правильным. Когда ты в Риме…[21]Сидни огляделась. Несомненно, в этом маленьком ресторанчике он был не единственным, кто курил.

— Ты против? — спросил Джефф.

— Нет, если только это не войдет в привычку, — ответила она.

Джефф затянулся. Сидни эта затяжка показалась слишком длинной для человека, который курит лишь изредка.

— Я не помню, чтобы кому-нибудь удавалось так лаконично сформулировать суть нашей семьи, — произнес он.

— Извини, — смутилась Сидни, — мне не следовало…

— Ты имеешь право на собственное мнение.

— Я не хотела…

— Как бы то ни было, — перебил ее Джефф, — ты не суешь нос в чужие дела, ты просто наблюдаешь. Если послушать отца и Джули, ты практически член семьи.

— Я думаю, у твоей матери на этот счет иное мнение, — улыбнулась Сидни.

Виктория, из чьей постели Джефф так недавно выбрался, привидением в желтом сарафане вторглась в мысли Сидни.

— Ты вспоминаешь Викторию? — поинтересовалась она. — Не жалеешь о своем решении?

— Как ты можешь об этом спрашивать? — вопросом на вопрос ответил Джефф, поднося к губам чашку эспрессо.

Сидни молча на него смотрела.

— Я все понял, когда ты вышла из океана, — напомнил он.

Похоже, призрак Виктории преследовал только Сидни.

Все последующие дни они ужинали с Элен и Джули, всецело поглощенными сексуальным раем собственного производства. Сидни имела отдаленное представление о том, что может происходить в постели в квартире со старинными голландскими окнами, но не углублялась в подробности. Хотя Джули уже не была ребенком и имела полное право на сексуальную самореализацию (Сидни никогда не видела, чтобы она так светилась изнутри), недельного срока и нескольких неоспоримых фактов могло оказаться недостаточно, чтобы Джефф и Сидни смирились с новой жизнью Джули.

А неоспоримые факты всплывали на поверхность. После того как Джули, ведомая за руку Сидни, отважно вошла в воду и воскликнула: «ВСЕ В ПОРЯДКЕ!» (именно повтор этого возгласа в письме подстегнул память Сидни), она опять вернулась на пляж. Там она сидела, обхватив руками колени и наблюдая за катающейся на волнах Элен. Джули, как обычно, затруднялась что-либо объяснить и смогла только сказать: «Это было так красиво», что в равной степени могло относиться к Элен, ее водолазному костюму или процессу катания на волнах.

Когда Элен выбралась на берег, между ними завязалась беседа. Обсуждалась вечеринка.

— Где? — спрашивает Джефф, вновь вскипая при воспоминании о своих бесплодных поисках.

— В доме на пляже, где собираются все серферы.

То, что Джули напилась, было просто несчастным случаем. Элен выудила из Джули ее адрес (что было явным успехом по сравнению с количеством информации, которую удалось получить Сидни) и отвезла девушку домой. Она довела ее до двери, положившись на то, что тело Джули сделает остальное.

На этом все могло закончиться, если бы Джули не стала разыскивать Элен, каждый день приходя на пляж. (Когда она это делала? — хотелось спросить Сидни. — Неужели Джули каждый день выходила из дому сразу после нее?) Оставалось неясным, возникла их сексуальная связь в ту первую пьяную ночь или развилась со временем. Но ни Джеффу, ни Сидни спрашивать об этом не хотелось.

Когда отпуск Элен закончился и она собралась возвращаться в Монреаль, Джули стала умолять взять ее с собой. Элен поначалу колебалась, но, в конце концов, сказала «да». (По мнению Сидни, сказала с радостью.)

Элен не подозревала, что в свой чемодан Джули уложила холсты и краски, пока запах скипидара и олифы не проник из багажника старенького «пежо» на переднее сиденье. К этому времени они уже были в Берлингтоне, и им совершенно не хотелось поворачивать обратно.

Счастье Джули было осязаемым и затмевало эмоции окружающих. Хотя Сидни и не сомневалась, что Элен искренне привязана к Джули, радость канадки по сравнению с радостью Джули казалась сдержанной.

Счастье Джеффа и Сидни также померкло в присутствии Джули, что немало озаботило Сидни, как если бы они с Джеффом были несостоятельны по части восторгов.

Впрочем, наедине с Джеффом ее жизнь опять обретала полноту. Еда, вино и постоянное чувство усталости, проистекающее из частого и спонтанного секса, наполняли все ее существо радостью и покоем. Эта неделя показалась ей счастливым переходным периодом, подразумевающим надежду на будущее и теплые воспоминания о прошлом. Возможно, были и легкие намеки на несовместимость. Сидни отмечала, но никак не комментировала стремление Джеффа к длительным прогулкам в одиночестве, пока она читала в номере, а также отсутствие внимания, когда его мысли блуждали неизвестно где. Сидни также не указывала ему на не ускользнувшие от ее внимания легкие изменения в его личности. Город пробудил в нем нечто вроде страсти к бродяжничеству, неумеренную любовь ко всему европейскому, особенно в том, что касалось сигарет и вина. Ей эти мелочи казались незначительными и не заслуживающими упоминания.