В тени Холокоста. Дневник Рении - Рения Шпигель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черт послал его и Ирку, и именно сегодня, когда я обдумывала проблему Ирки и Зиго! Я как раз представляла самые фантастические картины с Иркой и Зиго в романтических позах, когда встретила их вместе вечером. Сначала хотела убежать, но мы с Норой придумали хороший фокус – к счастью, в этом доме два входа! Ах! Я получила удовлетворение! Погоди, ты думаешь, что я буду наблюдать, как ты обнимаешь Ирку при мне и в то же время следишь за моей реакцией? Продолжай ласкать ее, гулять с ней, называть ее еще более нежными именами, а я буду играть у тебя на нервах, я буду играть тебе Девятую симфонию Бетховена, ты меня запомнишь, ты, олух, чтобы ты понял, что значит досаждать ревнующей влюбленной женщине. Я знаю, что Мацек тебя раздражает. Так я использую Мацека, чтобы действовать тебе на нервы. «Твоя совесть абсолютно чиста в том, что я не занимаюсь учебой из-за тебя». Во всяком случае, это не твое дело. Зигу! Если бы ты только знал, что я едва удерживаю слезы и как ужасно сейчас тебя ненавижу. И с каким наслаждением я буду мстить тебе, даже если тебе будет очень больно. Всемогущий Бог! Я в отчаянии, не знаю, что я пишу, и так сильно хочу, чтобы уже наступило завтра!!! Ах, Булчик, если бы ты знала о моих страданиях и о моей ненависти!
Вы поможете мне, Булуш и Господь.
Эта неделя была какой-то приятной и туманной, и я тоже так чувствовала – как-то туманно, настроение было так себе. Ирка все насмехалась надо мной, но поняла, что ничего не выходит, и чуть не взорвалась. Как бы то ни было, она флиртует с З. Зачем – не знаю. А он? Не знаю (он продолжает ее при мне оскорблять). Помнишь?
В воскресенье мы с З. собирались пойти в кино, и Ирка об этом знает, потому что я ей сказала, и она захочет примазаться. Пока что говорю нет, но я в ярости. Изо всех сил стараюсь это не показывать, но успеха добилась только частично. Ирка вообще сказала ему, что ищет любви, что ей чего-то не хватает. Все в порядке, я понимаю, но я предпочла бы, чтобы она искала где-нибудь еще, а не у З. О нас теперь известно всем, в том числе ученикам, учителям и даже мисс Полак, которая нас видела издали, но не мне.
Завтра у нас вечер с чтением моих стихов. Меня это не радует. Я очень растеряна. А потом будет вечеринка. У меня нет настроения на вечеринку. Не знаю, я боюсь! Я ужасно боюсь любой вечеринки. Нет, я не в настроении и лучше пошла бы в кино, но – с ним, за остальное большое спасибо. В любом случае он может в лепешку разбиться. Ты знаешь, что сегодня
В своем отчаянии я пыталась найти какое-то забытье в афоризмах и начала об этом писать.
Ты знаешь, все думают, что у нас уже было… ха, ха, ха. И я могла бы кое-что сказать по этому поводу. Сама понимаю, но я все еще глупо боюсь любви и завтрашнего вечера, но…
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
Должен был быть вечер. Но! Разве это не лучше, чем сотня обычных вечеринок с танцами? Лучше, чем крутиться в толпе? Не позволить Мацеку и Польдеку удержать меня там после криков «автора, автора» и вместо этого уйти держась за руки с моим прекрасным Зигушем? Слушать его нежные слова, сидеть с ним в кино (и почти, почти, ах…) и вернуться домой в 12? Ну? Разве это не лучше?
Мне действительно надо прекратить беспокоиться о всяких глупостях. В конце концов, у меня есть твердое свидетельство того, что З. меня любит (Mein Liebchen was…). Арианка осталась на танцы. Прекрасный, прекрасный, прекрасный вечер. Будем надеяться, что на этой неделе мы наконец… О! Булуш, правда. З. ушел с танцев, потому что приревновал меня.
Вообще сегодня ничего не произошло, ни сегодня, ни вчера. Жизнь идет как обычно, то есть мы встречаемся время от времени, гуляем под руку (больше не представляю, как гулять по-другому), мы разговариваем, что-то напеваем и очень счастливы вместе. Я имею в виду, для меня это блаженство, ангельское наслаждение. А для него? Должно быть, то же самое, иначе он бы не строил планы пойти на вечеринку 1-го, «чтобы принадлежать только друг другу», как выразился Мацек.
Я все время думаю, вспоминаю и мечтаю, мечтаю все время в школе. Ничего не могу учить, ни о чем больше не могу говорить – только о моментах, когда З. говорит: «Не бойся, я с тобой» или «У нас был бурный вечер», «Еще только половина двенадцатого». Странно… Странно… Все думают, никто даже не сомневается, что мы уже… Но на самом деле у нас ничего не было, хотя все так, как будто было. Однажды, когда шел дождь, каждое слово произносилось в руки, виски, губами и головой, шепотом, ах! Меня от этого бросает в дрожь. Не знаю… Не думаю… Он не будет так изощряться, чтобы меня возбуждать до крайности! А почему я пишу сегодня? Потому что дождь, и все идут сгорбившись, и какой-то переполох с мамочкой, который я даже понять не могу, ощущаю какую-то вялость, хотя все-таки вполне благополучно, потому что… Нора говорит мне, что я «должна быть счастлива». Чтобы быть счастливой, мне нужна мама и солнце и (первый ребенок). Меня пробирает дрожь, но не от холода. «Мой взгляд затуманен?»[64] Ах! Я такой маленький зверек, да…
Мы не договаривались насчет этого почтового вечера, но встретились на улице (как здорово) и пошли туда вместе. Я немного потанцевала с Юлеком Б. и один раз с Зигу. Мне стало дурно, так что мы ушли.
З. сегодня чем-то обеспокоен, но не хотел мне сказать, в чем дело. Во время прогулки все было в самом деле хорошо. Сначала он был какой-то вялый, но потом оживился, и мы никак не могли распрощаться у моих ворот.