В тени Холокоста. Дневник Рении - Рения Шпигель

Не могу тебе даже сказать, на что это похоже… Мама и Великий Боже, Господи, я так благодарна вам, и я люблю вас. И отдаю себя вашим заботам.

Завтра суббота… Как всегда, я жду ее и боюсь… Я люблю, люблю все больше и больше… Булуш, Господи, вы мне поможете!

Сегодня в школе он был замечательный! И сказал, что посвятит мне весь день. И он скрестил пальцы мне на удачу с домашним заданием. Он был замечательный, замечательный, замечательный. В результате мы забыли договориться, и я его увидела только вечером в городе. Он был с друзьями – извинился и подошел ко мне: «Знаешь, Ирка права, когда говорит, что мы как супружеская пара “понарошку”». Зигу говорит, что, если я не сделаю прическу, он не будет бриться, так что я иду в парикмахерскую, а З. побреется.

Завтра вечеринка. З. спросил, собираюсь ли я хорошо провести время. О! откуда я знаю? У ворот он сказал: «Рена, ворота заперты, кат отч йавад медйоп в уцинитсог»[59].

Он делает меня такой счастливой… Ага! Мы должны встретиться в середине дня, это я предложила, но он сказал, что ему нужно увидеть мою прическу. Такая провокация вроде «а что ты еще хочешь?» Мама, прошу тебя, будь со мной завтра и всегда. Я буду счастлива или печальна… Спокойной ночи, до завтра…

Уже наступило сегодня. Или, скорее, прошло, как еще один эпизод этой удивительной, весенней мечты. Мы встретились утром, как делают все обычные пары, то есть он ждал, я прибыла, и мы гуляли в городе до двух часов дня. А сегодня на пикнике у Ольги было так чудесно – мы танцевали, и он меня крепко прижал к себе, с чувством. В какой-то момент мы даже собирались танцевать в другой комнате, но… это было бы неудобно.

Польдек и Мацек сначала меня избегали, а потом Мацек сказал, что больше не в силах меня игнорировать. Я танцевала не только с Зигу, а со всеми. И столько раз меня уводили прямо у Зигу из-под носа, когда он собирался меня пригласить на танец (Мацек, зеркало, Зигу). Они продолжали нас дразнить, а я все краснела. Только представь, Рысек сказал, что я должна писать стихи в честь Зигу. Зигу чудный!

После пикника я шла по улице с целой группой мальчиков, и Мацек сказал: «Смотри, почки», а Зигу на это: «Рена, весна!» Я почувствовала ее первое дуновение… Конечно, было множество насмешек от Мацека, Польдека, Фредека и Юлека, но все равно.

Сравню сегодняшний день с другим 16 марта. Помнишь 16 марта? Можно ли вообще сравнивать эти два дня? Нет! Или, в принципе, да! Правда, мамы здесь все еще нет, но я надеюсь ее скоро увидеть (война должна закончиться). А я люблю, люблю этого красивого, умного парня, лучшего в школе. И это взаимно. Да! Даже при том, что Зигу ничего мне не говорил, но он сказал: «Мне надо тебе кое-что сказать», и он хочет все это записать и отдать Ирке, чтобы она передала мне.

У меня сейчас так называемая светская жизнь, и, честно говоря, я вполне пользуюсь успехом. Во всяком случае, кажется, все хорошо. Теперь я хожу на вечеринки, провожу время на пикниках, как нормальная 16-летняя девушка.

У Норы иначе. Ее любовь к Нацеку, которая разрушилась и, я верю, еще возродится, а пока что я хотела ее втянуть в этот молодежный улей почти силой. Но сегодня ей опять нездоровится. Я так расстроилась, потому что это я старалась вытащить ее на сегодняшний пикник. Она там сидела, хотя большинство мальчиков были там, а потом она читала книгу. Я знаю, она сделает запись в своем дневнике и сравнит эти два дня с расстоянием в год. Даже хотя, когда мы сегодня прощались, она сказала: «Это не самое главное в жизни», что верно, и я тоже так говорю, но, с другой стороны, что важнее «этого»? Да, скажи мне, что важнее? Я помню, как я говорила, что мне до этих вещей дела нет, но это неправда. Может быть, однажды мое мнение изменится, но на сегодняшний день все просто: жизнь стоит того, чтобы жить для человека, которого ты любишь, для человека, о котором ты мечтаешь и думаешь бессонными ночами. Жить не ради славы или знаний, не для учебы – это только интеллектуальные понятия. Жить чувственной жизнью, «добраться до самой чертовой сердцевины жизни», ухватить самое хорошее, удовлетворять себя до изнеможения. Что бы ни говорили обо мне, когда я умру, я умру как животное, но сейчас я могу жить как я хочу. Чтобы, стоя над могилой, можно было сказать:

Однажды я читала Норин дневник. Я прочла, что она не будет больше писать о своей любви, не будет описывать подробности, и все это потому, что, если кто-нибудь прочтет ее дневник, они могут сказать: «Это какая-то глупая, пустая девчонка, которую в жизни заботят только романы».

Норка! Ты так ошибаешься! Во-первых, что ты заботишься о том, что дневник прочитают другие? Ты пишешь его для себя. И, во-вторых, твой дорогой, сокровенный дневник должен быть политическим альманахом или альманахом твоего сердца??? Кто-то очень жесткий, с каменным сердцем, может сказать, о чем ты думала. Каждый нормальный человек скорее скажет: «Это было написано молодой 16-летней девушкой, которая так сильно любила…» Вот что я думаю, Норка, и, надеюсь, ты скоро со мной согласишься. Не буду возвращаться к старым фразам, к прежней ситуации. Я влюблена, и это объясняет, почему я пишу всю эту ерунду. Ты прощаешь влюбленного человека, прощаешь все и, кстати, печальную вечеринку, которую я избежала.

Да, да, да. Булуш, если бы ты только могла это прочитать. Спасибо, большое спасибо. Не уверена, что буду писать завтра.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Мы сегодня договорились, он зашел за мной в 6 часов вечера. Сначала мы пошли в Социалистический клуб, потом к Ирке, потом вернулись домой.