Расчет с прошлым. Нацизм, война и литература - Ирина Млечина

«Ведущий поэт нашего времени» обласкан властями, он закадычный друг самого рейхсфюрера СС Гиммлера. Нацистских литераторов, как видим, тоже тянуло к вождям, включая вождей тайной полиции и начальников «преторианской гвардии». В некоторых письмах Йост обращается к главному эсэсовцу просто и нежно: «Мой друг Хайни Гиммлер!»

Вот одно из писем, написанное в 1938 году, в годовщину неудавшегося гитлеровского путча: «Мой рейхсфюрер, мой Генрих Гиммлер! Моя религия – это Германия, мое вероисповедание – Ваши СС! Использовав шанс, данный Вам фюрером, Вы подарили ему источник силы, из которого он всегда может черпать верность, уверенность и победу… Мой рейхсфюрер! Вы исторический создатель этого вечного манифеста!… Я всей душой с Вами, и мольба поэта будет витать в этот час над Одеонсплац!… Каждое слово присяги я мысленно произношу как молитву моей жизни и сегодня. Хайль Гитлер! Хайль мой рейхсфюрер! Неизменно верный моему другу Генриху Гиммлеру Ваш Ганс Йост!»

Трудно удержаться и не привести еще одно короткое письмо «ведущего поэта нашего времени» – на сей раз верному пособнику Гитлера Мартину Борману. «Мой рейхсляйтер! Всем сердцем почитаемый господин Мартин Борман! Для меня является искреннейшей потребностью передать Вам в день Вашего рождения живейшие поздравления от моего имени, а также от имени моей жены и дочери. Мы знаем о высокой ответственности того дела, которое покоится на Ваших руках и которое Вы выполняете с таким мужественным совершенством, уверенностью и осчастливливающей простотой! Хайль Гитлер! Всегда верный и благодарный Ганс Йост».

Если говорить о нацистской литературе того периода, то стоит отметить, что наиболее характерными и распространенными в те годы являются две группы произведений. Это, с одной стороны, исторический роман и так называемый «провинциальный», или роман «о малой родине», о «родных местах». С другой – обширнейшая литература о Первой мировой войне, противостоявшая в идеологическом плане пацифистской литературе веймарского периода и воспевавшая героизм и фронтовое товарищество как подлинные (и исключительно немецкие) ценности.

Наиболее наглядно комплекс «народнических» идеологем представал в сочинениях, восславлявших сельскую общину, которая противостоит «ужасам города», охраняет от «чужаков», дает чувство «укорененности» и спасает от ужасов интеллектуализма и рационализма.

Поощряя литературу этого рода, национал-социализм сам питался идеями, почерпнутыми из нее, применяя их к конкретной социо-политической ситуации того времени. Так же, как и сочинения, прославлявшие доблести германского воина в Первой мировой войне, эти произведения о «малой родине» использовались в пропагандистских целях. Таким образом, процесс политический и, условно говоря, художественный тесно переплетались, смыкались, взаимно влияя друг на друга. Подобная литература, возникшая еще до 1933 года, помогала вызвать к жизни национал-социализм, который, в свою очередь, помог ей самореализоваться и всеми способами ее поддерживал и продвигал. Помимо всего прочего, эта литература способствовала закреплению в массовом сознании националистических, шовинистских, антиславянских, антисемитских и антидемократических идей. Стоит отметить, что их художественное качество было предельно низким. Зато реализация в нацистской политической практике оказывалась весьма высокой. Подчеркнем: произведения нацистских бардов «художественно» оформляли важнейшие идеи Третьего рейха: чистота расы, идея вождя, оправдание военной экспансии в целях завоевания «жизненного пространства». Для этого необходимо было искоренение и порабощение жившего на восточных пространствах «туземного населения», то бишь прежде всего славян, а также наличие расово безупречных, проверенных до седьмого колена групп людей, готовых безоговорочно выполнить приказы фюрера. Такой группой были прежде всего СС.

Большинство членов академии немедленно построились и сделали, как приказано. После того, как Генрих Манн подписал воззвание, призывающее к совместным действиям немецких социал-демократов и коммунистов, ненависть к нему нацистов достигает температуры кипения. «Позаботимся о том, чтобы инерция и трусость сердца не ввергли нас в варварство», говорилось, в частности, в том воззвании. Тут же нацистские пропагандисты заговорили о «либералистско-лозунговой демагогии», с которой «надо кончать». Немедленно, 15 февраля 1933 года, собралась Прусская академия искусств.

Президент фон Шиллингс объяснил причины чрезвычайного сбора: воззвание подписано двумя членами академии – Кэте Кольвиц (немецкой художницей) и Генрихом Манном. Он возвестил, что за этих двух своих членов академия не может нести ответственность, особенно учитывая тот факт, что из-за скандала над ней нависла угроза роспуска. Он твердо заявил также, что признает поведение двух названных лиц несовместимым с их членством в академии, из коей они должны быть незамедлительно исключены.

Вскоре прибыл Генрих Манн. Президент побеседовал с ним в присутствии поэта и эссеиста Оскара Лёрке, который был секретарем секции литературы Прусской академии искусств. Лёрке был отрешен от своей должности, в последующее время находился в опале и умер в 1941 году, как пишет известный швейцарский писатель Вальтер Мушг, «от горя и отвращения к Германии».

Посещение академии Генрихом Манном оказалось последним – после короткой беседы с ним президент вновь открыл заседание и сообщил, что г-н Генрих Манн слагает с себя полномочия президента отделения литературы и отказывается от членства в академии. И только Альфред Дёблин высказал сожаление, что никто из собравшихся не заявил о своем несогласии с тем, что Генриха Манна вынудили подобным образом уйти. Вскоре и Генрих Манн, и Альфред Дёблин покинули Германию. Пресса улюлюкала, кто-то написал в связи с уходом Генриха Манна, что испытывает ощущение, «словно удалось наконец вытащить из глаза мешавшую соринку». Среди тех, кто был доволен «избавлением» академии от Генриха Манна был и поэт Готфрид Бенн – единственный из поэтов мирового уровня приветствовавший нацистскую диктатуру. Впрочем, очень скоро он разочаровался в ней и впал в немилость…

Особенно откровенно и активно выполнял мобилизующую и пропагандистскую функцию так называемый «военный» или «фронтовой» роман с его воспеванием героизма немецкого солдата. «Поэты мифа и героизма в либералистической предвоенной Германии и поэты мировой войны шли в авангарде духа нового рейха, – отмечалось в «Истории немецкой национальной литературы», выпущенной в Берлине в нацистские времена, в 1936 году. – Поэты народной беды и нового чувства связи с расой и почвой, поэты, воспевавшие ценности немецкого характера, помогали рейху готовить его пути – вглубь и вширь…»

Эта литература, героизировавшая войну, была частью идеологической подготовки похода на Восток и агрессивного захвата новых земель. В ней содержались главные мотивы, входившие в арсенал нацистской пропаганды: поддержка «отрезанных соплеменников», их спасение от «враждебных сил», «собирание земель» и, конечно, увеличение «жизненного пространства» – притом вплоть до последних бессмысленных призывов «держаться», когда рейх уже трещал по швам. Воля к власти, также входившая в круг излюбленных идей, опиралась на насилие, брутальность, неостановимую ложь. Немцев с помощью такой литературы призывали к жертвам якобы во имя будущего своего народа.