Обнаженная Япония. Сексуальные традиции Страны солнечного корня - Александр Куланов

Вы идете по одной стороне улицы и видите много домов, чей фасад представляет собой большую комнату, со стороны улицы загороженную деревянной решеткой; ее можно назвать “витриной”. В комнате девушки, одетые в красное и пурпурное, сидят в ряд, демонстрируя свои раскрашенные лица зрителям, заглядывающим за деревянную решетку, и бесстыдно покуривая свои длинные бамбуковые трубки.

Двое молодых людей, похожих на студентов, подходят к заведению с “витриной”. К ним из комнаты выходит девушка, называет одного из них по имени, и те приближаются к решетке. Две девушки, явно находящиеся с молодыми людьми в романтических отношениях, подходят к решетке и приглашают их зайти в дом. Юноши выкуривают трубки, поднесенные им возлюбленными, и, наконец, принимают предложение. Они подходят ко входу и исчезают; одновременно из комнаты выходят две другие девушки, чтобы встретить их спутников.

Вы следуете далее и попадаете на другую улицу, Кё-мати. Это здесь — самая процветающая и шумная улица; красивые девушки собраны в домах второго ранга. Вы видите, как в переполненных ресторанах мальчики носят коробки с блюдами, а служанки спешат с бутылками саке. Так, заглядывая в лавки и обсуждая девушек, вы доходите кругом до другого конца Нака-но тё.

Весенние и летние ночи — периоды наибольшей активности в Ёсивара за весь год. Весной несколько сотен вишен сажаются на улице Нака-но тё, и все ветви освещаются тысячами маленьких электрических лампочек. У подножий деревьев зажигаются бумажные фонарики, каждый из которых установлен на ножке около метра в длину, что образует правильную линию, похожую на штакетник, окружающую вишневые деревья. Когда ночной ветер сдувает лепестки, чудесен вид, когда они, подобно белоснежным снежинкам, падают на фонари.

К началу вечера мужчины и женщины, возвращающиеся с пикника в Уэно или Мукодзима (два места, знаменитых вишневыми деревьями), заглядывают сюда, чтобы полюбоваться ночными лепестками вишни в Ёсивара. Жены и молодые девушки в особенности любят посещать Ёсивара в это время, так как для них это наилучшая возможность подробно рассмотреть “веселые дома” и женщин легкого поведения, поскольку они могут ходить по улицам публичных домов вместе со своими мужьями»[70].

Сравните теперь этот фрагмент с описанием Ёсивары посетившего ее в 1926 году, через три года после страшного землетрясения Канто, уничтожившего весь Токио, Бориса Пильняка: «...я был в Йосиваре, в районе токийских публичных домов. Йосивара — точный перевод — счастливое поле.

И никогда ничто меня так не ошарашивало, как Йосивара, — совершенной для меня непонятностью. В этом районе все было залито светом, в тесноте улиц шли дети, школьники, что-то покупали и мирно разговаривали, проходили матери, под вишневыми деревьями в шалашиках торговали продавцы, шли с работы и на работу мужчины. Было совершенно обыкновенно, только больше чем следует свету, только чуть-чуть теснее. И у домов, около хибати, выставленного наружу, грея руки и не спеша, сидели мужчины, посвистывая и пошипывая, те мужчины, у которых можно посмотреть фотографии ойран, проституток. Мы входили во многие дома; без водки, в тишине, предложив нам разуться (с европейцами, которые часто попадают в Йосивару пьяными, случается часто, что, чтобы не переобуваться каждый раз, они так и шлендрят из одного дома в другой в одних чулках!), — мы разувались, нам в ноги кланялась пожилая женщина, в тишине дома мы проходили в комнату, нам приносили чай, мы садились на пол, — и тогда проходили дзйоро, ойран, абсолютно вежливые, как все японки, совершенно трезвые, тихие, ласковые, улыбающиеся, здоровые.

И вот то, что на улице совершенно обыкновенно ходят дети и торгуют торговцы, что эти женщины не пьяны, нормальны, вежливо-приветливы и здоровы, — это и было окончательно ошарашивающим, вселяющим в мои мозги нечто такое, что мне, европейцу, указывало большую нормальность в смирнских тартушах и берлинских нахтлокалах, чем в Йосиваре.

Только после землетрясения 23 года упразднены празднества Йосивара, когда в Йосивару стекались тысячи людей, женщины из Йосивара, украшенные вишневыми цветами, шли процессией, и всенародно здесь избиралась красивейшая ойран. Но первая лицензия, данная на постройку домов после этого землетрясения, дана была — Йосиваре: тогда шумелось в газетах, и установлено было, что Йосивара — общественно необходима для здоровья нации и для сохранения устоев семьи в первую очередь. Лицензии, выдаваемые государством на право проституции, есть статья государственного дохода, никак не аморальная».

Борис Пильняк — единственный из наших соотечественников, кто осмелился описать Ёсивару и через нее всю японскую эротическую традицию с тем прекраснодушным восхищением, с которым обычно наши авторы рассказывают о секрете японского «экономического чуда», чайной церемонии или «высотах самурайского духа». Но он и один из последних советских людей, видевший живую Ёсивару. Несмотря на то что внешне она пока еще оставалась такой, какой ее наблюдали сами японцы на протяжении последних двух сотен лет, внутри уже начались необратимые трансформации, со временем ставшие заметными и снаружи. Из-за изменения клиентуры японцам поневоле пришлось подстраиваться под европейский стиль — точь-в-точь как это делают сейчас рестораны японской кухни, — с той только разницей, что если в последних предлагают клиентам фальшивый японский стиль, когда в комнате с покрытием из татами, на котором принято сидеть на коленях или скрестив ноги, под столом вырезают специальную нишу для ног и европейцы с их нескладными длинными конечностями не испытывают неудобства от посадки по-японски, то в публичных домах прогресс пошел еще дальше. На татами начали ставить западные кровати — непривычно высокие и мягкие для японок, привыкших заниматься сексом на жестком полу, с которого к тому же некуда было падать. Меблировка таких комнат производилась по рекомендациям европейских посетителей, а иногда и по западным каталогам и путеводителям, из которых японцы с удивлением узнали о том, что в европейских гостиницах под кроватью помещается еще и ночная ваза. Такие вазы появились и в Ёсиваре, хотя японки ими и не пользовались, так как туалетная культура — не менее древняя и интересная, чем сексуальная, предусматривала совершенно иной стиль удовлетворения естественных надобностей организма. Кстати, аналогичное непонимание назначения некоторых предметов произошло и на кухне. В Ёсиваре по-прежнему не разрешалось использование клиентами холодного оружия, к которым были причислены столовые ножи, а за компанию с ними и вилки, но европейскую посуду уже завезли. Поэтому клиенты могли поглощать пищу палочками с европейского фарфора. Отчасти эта мода сохранилась и сейчас, и она уже не выглядит для японцев противоестественной. Например, русский борщ, по мнению японских гурманов, вполне нормально есть палочками, а затем выпивать оставшийся бульон через край.

Подобные восточные тонкости не могли не восхищать заезжих путешественников, в восторге делившихся ими с благодарными слушателями в Европе и Америке и увеличивавших тем самым легендарную популярность Ёсивары. Действовал и обратный процесс: иностранцы рассказали Ёсиваре о западном стиле публичных домов и о модах проституток других частей света. Как естественная реакция на это среди дзёро и гейш возникла тенденция подражания европейским женщинам в одежде, прическах, макияже, стиле поведения. Все это смотрелось довольно нелепо и смешно — и для европейцев, и для японцев, но мода часто пренебрегает такими условностями, видя в смешном передовое! Если на улицах японки щеголяли в европейских платьях с декольте и шляпках с перьями, то почему в Ёсиваре девушки не могли надеть чулки с подвязками и накраситься в стиле марсельских кокоток?