Обнаженная Япония. Сексуальные традиции Страны солнечного корня - Александр Куланов

...Молодая женщина, оказавшаяся в заточении и под угрозой насилия со стороны грубых солдат, заявила, что предоставит себя их удовольствию, если ей позволят написать пару строк своим сестрам, которых война рассеяла по разным частям страны. Когда послание были завершено, она подбежала к ближайшему колодцу и спасла свою честь, утопившись»[66].

По меткому замечанию А. Н.Фесюна, доктора Нитобэ Инадзо можно упрекнуть только в недооценке знаний анатомии со стороны японских куртизанок. В остальном же все верно — при распространенном культе самоубийств и трепетном отношении к ним со стороны общества в них только и мог видеться средневековым беглянкам из «островного рая» Ёсивары единственный выход из «мира страданий» — кугай.

Впрочем, находились и те, кому удавалось бежать, часто в одиночку, из этого мира, но что ждало этих девушек дальше? Безрадостная старость для тех, кому удалось до этой старости дожить, неприятная и тяжелая работа в качестве «женщины тьмы» — проститутки низшего ранга, «уличной», а потом, как писал Ихара Сайкаку:

Одинокая старуха

возвращается в столицу

и, сделавшись монахиней,

рассказывает юношам

греховную повесть своей жизни[67].

Жизнь за решеткой оказывалась непроста и противоречива, наполнена мечтами и надеждами, разочарованиями и горестями. В конце концов те, о ком совсем недавно в народе пели завистливые стихи и песни, воспевая красоту и утонченность манер, становились «непригляднейшими существами» и слагали песни сами о себе:

Хороши порой осенней пурпурные склоны,

где сквозь дымку на закате

проступают клены.

Радуга мостом прозрачным

тянется за горы,

и спешит к мосту добраться

молодая дзёро.

Поздние побеги риса

полегли под градом.

Сотрясают ураганы

мыс Касивадзаки...

Долго ль тешиться сравненьем

цветов запоздалых?

Долго ли с Восточным краем

сравнивать столицу?

Я в скитаньях бесконечных

до смерти устала.

Ах, куда бы мне прибиться,

где остановиться?

Та, что украшеньем Тика

столько лет считалась,

ныне странствует по свету

перекати-полем,

позабыта, одинока —

как судьба жестока!

Вот бреду неверным шагом

к придорожной чайной.

«Эй, ворота отворите,

странницу впустите!

На минутку подойдите,

в оконце взгляните!..»

Прибежал на зов хозяин,

халат поправляет.

Видит, что явилась дзёро —

сразу уговоры...

С ним ли на ночлег остаться,

с жизнью ли расстаться?

Может, лучше заколоться,

чем ему отдаться?

Ах, не знаю, то ль заплакать,

то ли рассмеяться...[68]

В середине XX века Япония, прежде строго-настрого закрытая для иностранцев, наконец-то распахнула свои двери для европейско-американской цивилизации. Вряд ли японская сексуальная культура испытывала до этого столь же серьезные потрясения. Знакомство японцев с европейским сексом стало для них тяжелым ударом, обернулось психологическим кризисом, продолжающимся по сей день. Для европейцев же одной из тщательно замалчиваемых, но оттого не менее значительных черт образа Японии стала «женская Япония» с ее гейшами, «временными женами» и, конечно, с Ёсиварой. Как ни парадоксально, но разлагающейся, умирающей, чтобы возродиться в новом качестве, Ёсиварой.

Свой конец японская столица секса встретила не в одиночестве. В одном только Токио (такое название получил Эдо после 1868 года) помимо Ёсивары, как говорится, во все лопатки трудились еще несколько «веселых кварталов»: Синагава, Синдзюку и другие. В прибрежном районе Фука-гава по-прежнему процветали лодочные домики «фунаядо», проститутки из которых в подражание мужчинам-артистам кабуки и для привлечения самураев-бисексуалов носили широкоплечие накидки хаори. Однако с развитием нового, капиталистического стиля жизни кварталам увеселений пришлось потесниться, уступая место более насущным потребностям с энтузиазмом взявшейся за новую жизнь Японии. В страну, прежде всего в Токио, начали приезжать иностранцы. Сперва немного, со страхом и любопытством, а со временем — широким потоком специалистов различных областей науки, техники, образования, военного дела. Те из них, кто уже слышал что-то о Японии, не могли не знать о загадочной Ёсиваре. Слухи эти облекались в таинственную и романтическую форму — под стать сочинениям придворных дам X века, но в дополнение к таким письменным «свидетельствам», как «Мадам Хризантема» или «Мадам Слива» популярных авторов типа Пьера Лоти, существовали устные рассказы моряков, столкнувшихся с непонятным отношением к любви со стороны портовых девушек Йокогамы и Нагасаки, и совсем уж загадочные и будоражащие воображения повествования первых «хэнна гайд-зинов» — «странных иностранцев», вроде Лафкадио Хёрна, осевших в Японии и много знавших о Ёсиваре. К концу XX века в Европе уже рассказали бывшим соотечественникам об особом взгляде японцев на мир, о дзэн-буддизме, бусидо и различных «джитсу»[69]— искусствах, в которых японцы оказались непревзойденными и загадочными мастерами. Странное отношение к сексу, в котором иностранцы сразу отметили особый японский подход — строгую регламентацию отношений, наличие непостижимой для них внутренней иерархии куртизанок и соответственно гостей, специфический даже для японцев язык кварталов, устоявшиеся приемы любовных игр, включая и описание пресловутых 48 поз, виртуозное владение своим мастерством японских профессионалок — подсознательно относило японский интим к разряду многочисленных и непонятных японских искусств. Сто лет спустя это умело обыграл в своем романе «Алмазная колесница» Борис Акунин, написавший о «женском искусстве» — «дзё-дзюцу», — которое вполне имело право на существование, но которого на самом деле не существовало.

Популярность Ёсивары среди иностранцев оказалась чрезвычайно высока. Более того, в какой-то момент казалось, что японские кварталы любви едва ли не полностью переключатся на обслуживание клиентов из числа гостей страны, чего, конечно, не случилось, но к чему японцы уже были готовы. В начале XX века стали публиковаться путеводители по Ёсиваре для иностранцев. Вот выдержка из одного из них, за авторством Т. Фудзимото: «Зайдя в ворота, вы попадаете на широкую улицу, по обеим сторонам которой правильными рядами выстроились двухэтажные строения. Улица называется Нака-но тё (“Срединная”), а домики с обеих сторон — Хикитэ-тяя (путеводными домами для посетителей). Нежные звуки сямисэн и барабанов доносятся из некоторых помещений на втором этаже.