За Гранью. Книга вторая - Литта Лински

— Вот сейчас я сломаю твой тонкий пальчик, — он смаковал слова, наслаждаясь вновь пробудившимся страхом, что метался в сиреневых глазах. — А потом, дав тебе время привыкнуть к боли, исцелю его. Затем снова сломаю. И буду так забавляться до тех пор, пока ты не научишься смирению.

— Давай, Дэймор, сломай мне палец и покончим с этим. Не тяни, хоть это и доставляет тебе удовольствие, — в ее голосе слышалась странная безнадежная усмешка осужденного.

— Ты сама напрашиваешься на муки? — он отогнул палец Лотэссы чуть сильнее, насладившись безмолвным страданием, исказившим совершенное лицо. — Интересно почему?

— Потому что ты должен быть самим собой — злобным, мстительным, бессердечным божеством, а не загадочным и глубоким страдальцем. Ты — Изгой! А я — твоя пленница и жертва, а не гостья и уж тем паче не друг. Не стоит быть со мной великодушным или заботливым. Не надо объяснять мотивы своих поступков и взывать к сочувствию. Просто ломай мне пальцы или терзай иным способом. А мне позволь испытывать к тебе столь высоко ценимые тобой чувства — страх и ненависть, — голова Лотэссы поникла на грудь, казалось страстный монолог обессилел ее.

— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, Лотэсса. А мотивы свои объясняю, лишь потому, что ты донимала меня вопросами.

Дэймор говорил спокойно, почти добродушно. Он добился своего и был доволен. Ему удалось пробудить в Лотэссе бурю уснувших чувств. Помимо страха и ненависти, которые он с удовольствием впитал, в душе девушки пылали гнев, обида и жалость к себе. Он изначально не планировал ломать ей пальцы, хотел лишь немного напугать и оживить. Но Лотэсса-то этого не знала. Странник чувствовал дрожь, которую девушка была не в силах скрыть. Наконец, вдоволь насладившись испугом жертвы, Дэймор ослабил хватку. Прежде чем отпустить, он поднес руку Лотэссы к лицу, коснулся губами безымянного пальчика, а затем и остальных.

— Я помню, ты просила меня не проявлять великодушие, — он усмехнулся, — но мне, как обычно, плевать на твои просьбы. Я делаю, что хочу. И раз уж мне захотелось поведать свои мотивы, то я сделаю это. А ты будь добра слушать. Можешь даже по своей привычке перебивать и задавать глупые вопросы.

Лотэсса в ответ лишь пожала плечами. Показное равнодушие не обмануло Дэймора. На самом деле вместе со страхом и другими эмоциями ему удалось пробудить в ней интерес, а еще робкую и наивную надежду. Стоило вывести бедняжку из оцепенения, как она вновь поверила, что в ее силах что-то изменить. Все-таки какое смешное заблуждение — верить, что само обсуждение судьбы мира может стать ключом к его спасению.

— Итак вернемся к заемной магии. Со страхом мы разобрались. С ненавистью дела обстоят примерно так же. Люди скоры и щедры на ненависть. И совершенно неразборчивы. Гораздо проще, к примеру, ненавидеть всех мужчин, чем конкретно своего непутевого мужа. Всех купцов, всех стражников, всех богачей и так далее. А еще слепо ненавидеть гораздо проще, чем попробовать понять.

— Намекаешь на себя и пресловутую людскую ненависть к своей персоне? — невинно поинтересовалась Лотэсса.

— Нет, цветочек, я говорю абстрактно.

Странник был не совсем честен, он действительно имел в виду, прежде всего, себя. Но ведь отношение людей к нему — лишь частный случай, следствие общего правила — ненавидеть, не пытаясь понять.

— И вот мы пришли к тому, что в этом мире, как впрочем, и во всех остальных, люди исполнены страха и ненависти. Заметь, эти страсти, как правило, идут рука об руку. Страх — самая благодатная почва для ненависти. Людям свойственно ненавидеть то, что пугает их.

— К чему эти лекции о человеческих страстях, Дэймор? — раздраженно перебила Лотэсса. — Вряд ли ты расскажешь мне что-то новое. Я молода и с твоей точки зрения не особо умна, однако, мне довелось насмотреться, что творят с людьми твои обожаемые страх и ненависть. И не только с людьми, — девушка бросила на него многозначительный взгляд. — Или ты считаешь, что порочное и несовершенное человечество стоит уничтожить за пристрастие к низким страстям?

— Нет, маленькая моя, ты не поняла. Я не стремлюсь не наказать людей, а лишь использовать их. Вы — смертные — не более, чем источники могущества для Странников. И тут мы подходим к самому интересному. Ты слушаешь? — Дэймор взял Лотэссу за подбородок и приблизил ее лицо к своему.

— Куда же я денусь? — сквозь зубы ответила та.

— И верно — никуда, — Дэймор одарил Лотэссу лучезарной улыбкой, забавляясь ее злостью. — Так вот. Сколь бы ни были щедры людишки на страх и ненависть, но их все равно не достаточно, чтоб Странник обрел могущество, позволяющее сотворить собственный мир.

— И ты решил создать условия, в которых люди станут стократ больше бояться и ненавидеть, — прошептала Лотэсса. В ее голосе слышался явственный ужас, он же плескался в распахнутых фиалковых глазах.

— Ты — умница, Лотэсса! — он и впрямь был доволен ее догадливостью, пожалуй, даже больше, чем следует. — Все верно. Закат мира — вот лучшая почва для взращивания питающих меня страстей. Более того, страх и ненависть — не только следствия гибели Анборейи, они же — ее причина. Пойми, цветочек, люди сами уничтожают друг друга, сжигая в костре взаимной ненависти и страха. Я по большей части держусь в стороне и лишь пожинаю плоды вашего, как ты выразилась, несовершенства.

— Неправда, — она порывисто вскочила. — Ты разжег этот костер, а теперь умело подбрсываешь ветки, не давая огню угаснуть.

— Ты права. И что? Все равно людишки сделают за меня всю грязную работу. Вы сами уничтожите свой мир. А я лишь соберу силу страха и ненависти, обращу ее в могущество и создам новый мир. Свой мир! Теперь ты понимаешь, зачем мне сдалась смерть Анборейи? Дело, как видишь, не только в мести и желании причинить боль Маритэ. Так уж вышло, сердце мое, что гибель твоего мира мне не только приятна, но и полезна.

— Ты — чудовище, Изгой, — в ее словах не было вызова или гнева, в них звучало лишь тихое, безысходное отчаяние.

— Я — бог. Я создаю чудовищ по своей прихоти и повелеваю ими. Хотя, признаюсь, моим тварям даже не приходится особо трудиться, сея зло и следя за тем, как всходят его ростки.

— Потому что люди делают за них всю работу, — девушка не смотрела на него. Она была бледна, на нижней губе проступили капельки крови, но Лотэсса, должно быть, даже не заметила как прокусила ее. — Не трудись повторять свою мысль, Дэймор. Я поняла, и даже не стану спорить. К чему оспаривать очевидное? Уж мне ли не знать, что из людей выходят куда более страшные чудовища, чем эти твои на’ари. Ты все верно рассчитал. Если люди и без особых причин способны вести себя, как злобные и трусливые животные, то загнанные в ловушку они и вовсе лишатся остатков человечности. Несчастные безумцы! — она с силой сжала пальцы и вывернула кисть, словно хотела причинить себе боль. — Если бы они только знали, что покорно идя по проторенной тобой дороге, приближают собственный конец. Конец своего мира.

— Если бы знали, то что изменилось? — Дэймор постарался за насмешкой скрыть внезапно вспыхнувшее в душе сочувствие к безграничному горю, охватившему Лотэссу. — Ничего. Разве вам с малых лет не твердят о разрушительных последствиях пороков? И что? Это не мешает вам ненавидеть, бояться, презирать, завидовать, гневаться… И кто после этого чудовища?