Дом правительства. Сага о русской революции - Юрий Слезкин

9 марта 1953 г. Прощание со Сталиным

Федор Каверин был покинут большинством актеров, осмеян в прессе, изгнан из нескольких временных помещений и уволен с поста художественного руководителя. Он продолжал ставить спектакли в чужих театрах и перечитывал «Фауста» в надежде на создание «итогового спектакля за всю творческую жизнь». Во время войны он руководил театром авиационной школы в Борисоглебске, мечтал «кровью причаститься к советской власти» и собирался поставить пьесу о «русской душе, берущей на себя спасение мира». В день смерти Сталина он записал в дневнике: «Какое горе: общее народное и для каждого личное»[1891].

Борис Иванов тоже вел дневник. «Острой болью отозвалось в сердце сообщение по радио о смерти нашего вождя и учителя тов. Сталина. Когда голос диктора передавший по радио весть о смерти вождя затих, взглянув в окно я видел перед собой темно красные стены древнего Кремля, за четырехугольником древних стен жил и работал Великий Сталин». Через несколько дней он должен был выступить на траурном митинге в клубе Калининского хлебозавода. «Зная что нужно сказать я немог выговорить фразы так как подступающие к горлу рыдания сдавливали горло и слезы навертывались на глазах»[1892].

Федор Каверин

Борис Иванов и Елена Иванова (Златкина)

Анатолий Ронин, сын сотрудника Госплана Соломона Ронина и друг Анатолия Иванова и Артема Сергеева, погиб в давке во время похорон[1893].

Бальзамированием тела Сталина занимался заместитель Збарского С. Р. Мардашев, потому что сам Збарский сидел в тюрьме по обвинению в еврейском национализме, шпионаже в пользу Германии, связях с Троцким и Бухариным, членстве в партии эсеров и публикации подробностей мумификации, «умаляющих величие Ленина»[1894].

Оказавшись в Мавзолее, Сталин перестал быть персональным воплощением ума и воли партии. Партия, лишенная Сталина, нуждалась в новом персональном воплощении; Сталин, лишенный партии и тела, нуждался в критическом осмыслении. Рада Полоз сказала бабушке, что во всем виноват Сталин. Юрий Трифонов провел день похорон с двумя друзьями, один из которых, будущий детский писатель Иосиф Дик, сказал, что Сталин недолго пролежит в Мавзолее. Светлану Осинскую удивила реакция матери. «Когда умер Сталин, все мы в школе были в шоке, и я, как и все, была охвачена тревогой относительно того, как станем жить без отца родного. Мама слушала меня и с поразившей простотой и уверенностью сказала: да ведь это замечательно, что он умер»[1895].

Через три года, 25 февраля 1956-го, Хрущев сказал примерно то же на XX съезде партии – от имени партии, истории и революции. Чудом уцелевшие старые большевики остались в одиночестве. Борис Волин, бывший верховный цензор и главный идеолог послевоенного русского национализма, вернулся со съезда «в совершенном потрясении» и через год умер. Бабушка Юрия Трифонова, Татьяна Словатинская, умерла шесть месяцев спустя. Автор «Дороги на Океан» Леонид Леонов пережил «глубокий душевный шок» и попал в Кремлевскую больницу с частичным параличом левой стороны лица. В больнице он встретился с секретарем Союза писателей Александром Фадеевым, который через несколько месяцев застрелился[1896].

Борис Иванов с дочерью Галиной и внуком Володей

Федор Каверин сравнил речь Хрущева с «Бесами» Достоевского. «Как тяжело. Какие ужасные вещи узнаешь о нашем советском прошлом». Он перенес инсульт, но быстро восстанавливался, проводил много времени на даче в Пушкине, работал над несколькими постановками и писал воспоминания. В воскресенье, 20 октября 1957 года, он записал в дневнике: «На душе празднично. Главное – знаю, что нужен. Дел по горло. От этого хорошо». Вечером они с женой и собакой Джонни поехали на электричке в Москву. На Джонни не было намордника, и контролер потребовал штраф. В Москве их отвели в отделение милиции Ярославского вокзала. По свидетельству Голубовского, начальник отделения «схватил Каверина за шиворот и швырнул на пол». Он скончался на месте[1897].

Борис Иванов приписал комментарий к своим записям о смерти Сталина:

* * *

Изгнанники возвращались из тюрем, ссылок и лагерей. Некоторым разрешили вернуться в Дом правительства. Вдова расстрелянного чекиста Якова Петерса (и мать объекта «разработки» Анатолия Грановского, Игоря Петерса), Антонина Захаровна Петерс, въехала в одну квартиру с матерью Левы Федотова, Розой Лазаревной Маркус. В старую квартиру Збарских, одну из самых больших в Доме, въехал новый генеральный прокурор, бывший член донецкой расстрельной тройки и советский представитель на нюрнбергском процессе, Роман Руденко. Збарский получил новую квартиру (кв. 197), вернулся к преподаванию (но не в Мавзолей) и умер во время лекции 7 октября 1954 года, через девять месяцев после выхода из тюрьмы[1899].