Бумажный дворец - Миранда Коули Хеллер

– Привет, – улыбается он мне, поэтому я улыбаюсь в ответ. – Клевые сиськи, – добавляет он, когда я прохожу мимо.

– Я в пуховике, придурок.

Но я вся сжимаюсь и иду по темной улице со всей доступной мне скоростью. Я бы побежала, но знаю, что не стоит показывать свой страх. Когда я стаю на светофоре, позади раздаются шаги. Это тот парень, на лице у него играет кривая жутковатая ухмылка. Я оглядываюсь в поисках какого-нибудь взрослого, но на улице ни души. Парень сует руку в карман. Достает оттуда выкидной нож.

– Кис-кис-кис, – шипит он.

Машины едут в обе стороны, но перебежать через дорогу кажется сейчас самым безопасным вариантом. Я едва не попадаю под такси, и водитель опускает окно, чтобы на меня наорать. Но я бегу дальше так быстро, что холодный воздух обжигает мне легкие. Спустившись с холма, я резко поворачиваю и влетаю в вестибюль здания со швейцаром.

– Вам помочь, мисс?

Я не могу отдышаться.

– Меня преследует какой-то парень, – наконец выдавливаю я.

Швейцар выглядывает на улицу, смотрит в обе стороны.

– Никого нет, – говорит он.

Я сажусь на скамейку над батареей.

– Может быть, кому-нибудь позвонить?

– Нет, спасибо, – отвечаю я. Лео готовится к концерту в ночном клубе, и мама пошла с ним его поддержать. Сегодня четверг, поэтому Конрад еще на тренировке по борьбе. – Я живу за углом.

Швейцар снова выглядывает на улицу, после чего показывает мне большой палец.

– Все чисто, мисс.

Я выхожу вслед за ним и смотрю в сторону Парк-авеню. Там на углу стоит церковь. В ней горит свет.

– Все будет в порядке, – шепчу я.

Но услышав, как тяжелая дверь закрывается у меня за спиной, я жалею, что не осталась внутри. Иду по улице, заглядывая в каждый подъезд, стараясь держаться поближе к машинам. Посередине Парк-авеню уже стоят наряженные елки, их рождественские огоньки светящейся дорогой тянутся до самого Центрального вокзала. Весной на их месте цветут тюльпаны. Они возвращаются каждый год вместе с цветущей вишней. В нашем квартале тюльпаны ярко-красные. Когда их лепестки начинают опадать, остаются ряды голых стеблей с черными маленькими тычинками наверху, похожими на ресницы.

Повернув на Парк-авеню, я вижу своего преследователя: он ждет меня в тени, прислонившись к стене церкви. Стремительно хватает меня за руку.

– Кис-кис-кис.

Откидывает лезвие ножа.

В школе мы смотрели образовательные фильмы от соцслужб. Черно-белые короткометражки об опасности краснухи, героина и краски на основе свинца, если ее проглотить, а еще о том, как важно уметь себя защитить. И сейчас я вспоминаю, что должна дать отпор агрессору.

– Мне не нравятся католические мальчики, – говорю я. – У них розовая кожа. Это мерзко.

Я смотрю прямо в его злобные, близко посаженные глаза, испещренное шрамами от прыщей лицо. И со всей силы наступаю каблуком ему на ногу. А потом бегу – испуганно, задыхаясь, быстрее, чем когда-либо в жизни, – пока не оказываюсь дома, в безопасности.

17:00

– Нужно возвращаться. – Я поднимаюсь и стряхиваю с себя песок.

– Сначала я хочу кое-что тебе показать.

– Я обещала Финну поплавать с ним на каноэ.

– Всего десять минут.

Я иду за ним по дюне до того места, где начинается лес. Джонас берет меня за руку и ведет за деревья. Останавливается у каких-то зарослей.

– Это здесь.

Я ничего не вижу среди буйства зелени.

– Посмотри вниз.

Опустившись на землю, я заглядываю сквозь ветки. Там, в кустах, прячется старый заброшенный дом. Тот самый, который мы с Джонасом обнаружили в детстве. От него остались только две стены и фундамент, а остальное поглотили заросли. Синеватые лозы оплетают разрушающиеся стены, как прекрасные душители.

– Как тебе удалось его опять найти?

Джонас ложится на землю рядом со мной. Показывает на дыру, где раньше была дверь.

– Помнишь кухню? А комната посередине должна была стать нашей спальней, когда мы поженимся.

– Конечно, помню. Ты обещал купить мне пароварку. Я чувствую себя обманутой.

Перекатившись, он оказывается на мне, зубами стаскивает с меня верх от купальника и лижет мои груди, как большой слюнявый пес.

– Перестань, – смеюсь я, отпихивая его.

– Прости. Я должен.

Он смотрит мне прямо в глаза и, ни на мгновение не отводя взгляда, широко раздвигает мне ноги. Входит в меня. Когда он кончает, я чувствую, как он пульсирует внутри, наполняя меня.

– Не двигайся, – шепчу я. – Останься во мне.

Почти не шевелясь, он опускается и едва касается меня, словно легчайшее дыхание, и я всхлипываю, вскрикиваю, изгибаюсь в бесконечность.

Мы лежим так, переплетясь, – два тела, одна душа.

Я крепче обвиваю его ногами, не отпуская, заставляя погрузиться глубже. Пища и вода. Похоть и скорбь.

– Ты не должен был меня оставлять, – говорю я. – Это какой-то кошмар.

– Ты сказала, тебе нужен Питер.

– Не тогда. А после того лета. Ты так и не вернулся.

– Я уехал ради тебя. Чтобы ты могла начать жизнь с чистого листа.

– Но я не начала. Мне не с кем было поговорить об этом, кроме тебя, я не могла перестать об этом думать. Даже переезд в другую страну не помог.

Он отводит глаза. Между нами повисает печаль. Налетает ветер, колыша деревья. Серая ольха над нами качается, осыпая нас дождем крохотных зеленых шишек. Джонас вытаскивает одну у меня из волос.

– Ты рассказывала Питеру про Конрада?

– Конечно, нет. Мы же дали клятву на крови. Ты чуть не отрезал мне палец.

– Я только хотел сказать… – мнется он. – Вы женаты уже давно. Я бы понял.

– Я хотела бы, чтобы Питер знал. Мне ненавистно, что между нами всегда была ложь. Это несправедливо по отношению к нему. Но он не знает. И никогда не узнает. – Я прислушиваюсь к лесной тишине, к неуловимому угасанию дня. Золотистый, как карамель, свет льется на землю, отчего сосновые иголки вспыхивают медью. Вверх по травинке ползет собачий клещ. Он похож на крошечное дынное семечко. Я кладу его на ноготь большого пальца и давлю, а потом смотрю, как шевелятся его ноги, пока он не издыхает. Выкапываю ямку в земле, хороню его в ней и плотно приминаю почву над ним. – Ну да ладно, – бормочу я.

Джонас садится, обвивает меня твердыми руками.

– Прости.

– Пора идти. Питер начнет волноваться.

– Нет. – Я слышу в его голосе боль, которую испытываю сама. Он хватает меня за волосы и целует. Грубо, страстно, исступленно. Я не хочу поддаваться, но целую его в ответ с любовью, больше похожей на отчаяние утопающего. Задыхающееся желание дышать. Лунный свет, милая рухлядь, акулы, смерть, жалость и рвота – все вместе. Это слишком для меня. Мне нужно вернуться домой к моим детям. К Питеру. Я в отчаянии разрываю поцелуй и, пошатываясь, встаю.