Гурджиев. Учитель в жизни - Чеслав Чехович

Однажды, желая узнать обстоятельства аварии, я попросил этого доброго человека рассказать мне, что же именно произошло. Он так и поступил, очень живо, даже показал положение Гурджиева, лежащего без сознания в автомобиле. Показал, как вытаскивал его, и даже настоял на том, чтобы отвести меня к месту аварии и восстановить все происшествие. Выходило, что Гурджиев врезался в дерево в попытке избежать наезда на собаку, выпрыгнувшую из открытого автомобиля, проезжавшего в противоположном направлении.

Некоторое время спустя, когда я уже не жил в Приоре, в мой приезд туда я встретил этого человека, он скучал, развалившись на стуле возле тропинки в парк. Он рад был меня увидеть, и сразу же сказал, что забыл рассказать некоторые детали той аварии. Затем, к моему удивлению, он начал рассказывать мне все это снова. Стоял теплый день, времени у меня было достаточно, и я рад был сравнить этот рассказ, пункт за пунктом, с тем, что он рассказывал мне раньше.

Его рассказ и удовлетворил меня, и озадачил. Меня порадовала точность моей памяти, поскольку я мог вспомнить мельчайшие детали его первого рассказа. И, тем не менее, меня одновременно встревожило, что передо мной был уже не человек, а какой-то автомат, механически воспроизводящий те же самые фразы, те же интонации и, что загипнотизировало меня больше всего, те же самые жесты, что и раньше. Он пристально вглядывался в мое лицо, высматривая, производит ли его рассказ должное впечатление. Он, должно быть, рассказывал ту же самую историю сотни раз, любому, кто хотел ее послушать.

Через некоторое время, из-за возраста и долгой службы, он оставил свою работу. Он занялся садоводством, затем разводил животных, но в итоге умолял Гурджиева дать ему работу. До тех пор в Приоре такого, чтобы кто-то работал по найму, не было. Всю работу, все задания всегда выполняли живущие там люди. Гурджиева такая просьба сильно озадачила, но поскольку «благодарность не знает границ», и согласно поговорке «у каждого правила есть свои исключения», он, наконец, предоставил этому человеку четырехкомнатный дом привратника и питание для всей семьи. Ему больше не нужно было ничего делать, только пользоваться своими преимуществами и выполнять свои обязанности, поскольку материальные надобности его больше не тревожили.

Однажды, в отсутствие Гурджиева, будто случайно, в Приоре вновь появился тот самый «приятный и преданный» бизнесмен. Он объяснил отставному жандарму критическую ситуацию, в которой оказался хозяин дома, и сослался на предстоящую продажу Приоре. В красочных тонах он нарисовал всевозможные грядущие преимущества жандарма, если с этой минуты он будет служить исключительно интересам покупателя. Наш человек мгновенно поменял свою лояльность, даже не понимая своего собственного предательства.

В то время Гурджиев остался единственным обитателем шато, хотя некоторые члены его семьи все еще жили в Параду – домике на территории поместья. Итак, однажды вечером, когда Гурджиев вернулся в еще принадлежавшее ему юридически шато, этот дисциплинированный человек, несмотря на все уважение к Гурджиеву, почувствовал себя обязанным не позволить ему войти. Гурджиев мог устранить его при помощи силы или смягчить собственной добротой. Но бедняга просто забыл, сколь многое он получил. Гурджиев долго всматривался в него, а потом, с понимающей улыбкой, ушел ночевать со своей семьей в Параду.

Для меня это – трогательное доказательство всеобъемлющего понимания Гурджиевым своих ближних. Еще раз я убедился, что Гурджиев приберегал свою строгость и суровость для тех случаев, когда его самые взыскательные требования могли послужить внутренним потребностям его учеников в их длительном паломничестве к скрытому источнику.

Хвала отдыху и празднику

Я не могу закончить эти воспоминания о Приоре, не подчеркнув исключительную важность, которую Георгий Иванович придавал заслуженному отдыху, а также насколько тонко он разбирался в традиционных праздниках. Я хочу описать их, чтобы эта, почти ритуальная, сторона нашей жизни в Институте не забывалась. И вместе с тем я понимаю, как трудно выразить то особое качество, проявлявшееся в эти моменты отдыха. И все же именно присутствие Гурджиева создавало среди нас ту атмосферу легкости и настоящую внутреннюю свободу. Он всегда побуждал нас узнавать законы природы и напоминал, что как дыхание, вся жизнь – это результат двух противоположных, но дополняющих друг друга движений: приход и уход, расширение и сжатие, инволюция и эволюция. На самом деле мы ценили такие моменты отдыха еще больше, потому что дни перед праздниками всегда были наполнены интенсивной работой и исключительными требованиями.

В дополнение к традиционным религиозным праздникам, таким как Пасха, Рождество, день Святого Георгия, православный Новый год, часто проводились торжества, отмечавшие завершение больших проектов – таких как строительство Учебного Дома и турецкой бани, – а также по завершении определенных периодов поста. Детально проработанные обеды устраивались вечером после бани по субботам, а также в особые вечера в главной гостиной шато или в просторной обстановке Учебного Дома. Почетное место тогда отдавали музыке. Время от времени, в дополнение к особым вечерам исключительно для учеников, в Учебном Доме проходили великолепные обеды для избранных гостей. Благодаря своему восточному великолепию такие события напоминали нам сказки о щедрых празднествах при дворах индийских махараджей или персидского шаха.

Неизменно радовали всевозможных гостей и неожиданные пикники. Александр де Зальцман, «знаток», отправлялся в таком случае на близлежащую ферму купить трех или четырех ягнят – в качестве главного блюда этих особых пикников. Распотрошив ягнят, женщины особым образом начиняли и готовили их под внимательным присмотром Гурджиева. Иногда в процессе готовки внутрь сочных ягнят целиком клали нафаршированных цыплят или уток.

Гурджиев проверял, все ли необходимые приготовления сделаны должным образом. Для знающих людей громадное количество дров, напиленных накануне, служило сигналом приближающегося пикника. Рано утром в яме, оставшейся от выкорчеванного дерева, разводили большой костер. Огонь разводили так, что к девяти часам яма превращалась в настоящую печь. Оставшиеся дрова убирали, оставляя только тлеющие угли, которые затем засыпались слоем сухого, просеянного песка. Зашитого и завернутого в полотно ягненка укладывали на огненную подушку. Потом его полностью засыпали оставшимся песком, на котором разводили другой костер.

Пикник, конечно, был огромным сюрпризом для гостей, и даже для большинства жителей. Зайдя в лес, они видели большой походный костер, окруженный стволами деревьев и другими приспособлениями, где можно было сидеть. Как только все усаживались, на глазах удивленных гостей шестеро человек выталкивали большую телегу. Затем молодые девушки Приоре грациозно вносили подносы с богатым набором закусок, которые тут же дети разносили гостям. Все выбирали какой-нибудь алкогольный напиток для участия в священном ритуале тостов за различные типы «идиотов».

«Директор тостов» прерывал хор