Песнь одного дня. Петля - Якобина Сигурдардоттир

class="p1">— Здравствуй, детка! — говорит она весело. — Инги нашелся. Оказывается, он зашел к дедушке и там заснул. — Свава смотрит на мать, как будто не понимает этих обыкновенных слов. Пока их смысл доходит до ее сознания, колени ее снова слабеют, и она вынуждена ухватиться за ручку двери. Мать видит это и берет дочь под руку.

— Тебе плохо? — Мать прижимает ее к себе. Свава слегка отстраняется, она так счастлива. Счастлива, почувствовав тепло и покой материнских рук, поняв, что все в порядке.

— Я так испугалась, мама, я просто себя не помнила. Вот дура! — говорит она и виновато смеется. Только теперь она вспоминает, что Инги хотел спросить у дедушки что-то про ягнят. А они не догадались заглянуть к старику, прежде чем искать мальчика на улице. Вот дуры, напрасно всех напугали.

— Все в порядке, — говорит мать и гладит дочь по волосам. — Все хорошо.

— Да, да, мама. — Свава распрямляется. — Ничего страшного. Я слишком быстро бежала, и мне стало плохо. Хотела уже звонить Йоуну. Я так растерялась, что сразу не позвонила ему.

— Я позвонила ему, — говорит мать, и только теперь Свава замечает необычную торжественность в лице и поведении матери.

— Что-нибудь с Инги?

— Нет, с Инги все в порядке. Это… Скажи, детка, вы с Йоуном не поссорились? — шепотом спрашивает мать, оглядываясь по сторонам.

— Что ты говоришь? — возмущается Свава.

— Т-с-с! Зайдем-ка сначала сюда. — Мать ведет Сваву в спальню.

— Мама, что все это означает? Почему ты решила, что мы в ссоре?

— Тебе прислали цветы, желтые розы… Я и подумала… Но это, конечно, глупо. Визитная карточка к цветам не приложена, поэтому я не знала…

— Чего ты не знала? — Свава твердо смотрит на мать. Мать не спускает с нее взгляда, она видит знакомые упрямые складочки в углах рта, видит, как светлое лицо дочери бледнеет.

— Я спрятала цветы в шкафчик в ванной, подумала, что так будет лучше.

— Как глупо! Я сама купила эти цветы и попросила, чтобы мне их доставили на дом. Мы хотели вечером отпраздновать приобретение машины.

Свава смеется и тому, что ложь ее смела и естественна, и растерянности, появившейся во взгляде матери.

— А… я… я вспомнила, что Йоун не любит желтые цветы, особенно розы, ты сама знаешь. И мне показалось…

— Это уже смешно! Йоуну совершенно безразлично, какого цвета розы. Он рад, если они мне нравятся. А какие они, желтые, зеленые, красные или синие, это ему все равно. Вспомни пасху. Разве у нас на столе не стояли тюльпаны всех цветов, когда вы с папой пришли к нам в гости? — Свава снова смеется, и сердито, и весело.

— Да, да, конечно, — лепечет мать. — Но Ауса сказала мне, что у тебя сегодня был гость…

— И раз мне прислали желтые розы, ты подумала… — шутя перебивает ее Свава. — Нет, мама, ты неисправима со своими догадками. Ты слишком увлекаешься детективами, в твоем возрасте это вредно. Под влиянием Агаты Кристи тебе всюду что-то мерещится.

Но мать не смеется и не подхватывает шутки над своими домыслами. Она смотрит на Сваву, и они прекрасно понимают друг друга.

— Я рада, что мне это померещилось, — говорит мать. — А то я уже испугалась. Ты иначе смотришь на вещи, чем я. Я, например, его не приняла бы.

— Господи, мама, какая ты старомодная!

— Да, конечно… но все-таки. Между прочим, цветы у рассыльного получала я…

— Тогда самое лучшее, если ты принесешь их, чтобы я могла поставить их в вазу к приходу Йоуна. Ведь он вернется на машине, — перебивает ее Свава.

— Нет, детка, не надо. — Мать вздыхает, к ней снова возвращается торжественность, теперь эта торжественность заполняет всю комнату. — Йоун уже вернулся, но ты даже не заметила, что машина стоит возле дома. Его отец при смерти.

— Что? Что ты говоришь? — Свава с трудом ловит воздух, она оглядывает комнату.

— Да, детка. У него кровоизлияние в мозг или что-то в этом роде. Он был без сознания, когда мы с Аусой зашли к нему в комнату. Я тут же позвонила и врачу и Йоуну. Они сейчас у него. Его должны увезти в больницу и там обследовать. Но это безнадежно, так мне сказал врач.

— Господи, зачем же ты несла весь этот вздор, вместо того чтобы сразу сказать мне, что случилось? — Свава искренне удивлена. Ведь тяжелый камень предчувствия уже снят с ее души. Господи, какие глупости приходят в голову человеку, когда он находится во власти страха!

Мать отводит взгляд.

— Мне очень хочется, чтобы… чтобы ты была чуть-чуть внимательнее к Йоуну. Он такой чуткий, хотя на вид суровый и неприступный. Я так люблю его и ваших малюток..

— Мамочка, ну что за глупости, — говорит Свава. Но все-таки она нежно касается щеки матери, чтобы загладить раздраженный тон, каким были сказаны эти слова.

— Я должна зайти туда, может быть, надо приготовить вещи, пижаму или еще что-нибудь. Ты не уходи, мама, я очень рада, что ты пришла.

Спокойным шагом Свава выходит из комнаты. И хотя походка ее легка, она вполне соответствует той безмолвной торжественности, которая наполняет квартиру из-за близости смерти.

* * *

В десять минут седьмого автобус останавливается рядом с домом. Люди выходят через обе двери, потому что в это время в автобус обычно садится мало народу. Портниха из подвала всегда приезжает с этим автобусом. И она всегда выходит через заднюю дверь, маленькая усталая женщина, с немного испуганным видом. Водитель проверяет билеты, получает деньги у новых пассажиров и ждет, поглядывая в зеркальце, когда все выйдут, ждет с тем застывшим безучастным выражением лица, которое так характерно для его должности. Но вот выходит последний пассажир, створки двери захлопываются, и автобус трогает с места, обычно рывком, словно он через силу расстается с улицей. Иногда между створками попадает край юбки, автобус крепко держит ее, а пассажиры кричат водителю, чтобы он открыл дверь. Створки слегка приоткрываются, и автобус нехотя отпускает эту симпатичную юбку. Лицо у водителя каменное, он молчит как рыба. Никто не знает, о чем он думает. Он частица автобуса, и, когда пассажиры обращаются к нему, они как бы включают говорящий автомат.

Портниха торопится домой, в свой подвал, ей надо приготовить ужин для себя и для дочери. Как следует они едят вечером, днем у нее не хватает времени, чтобы готовить. А дочь готовить не умеет, она еще и школу не закончила. Портниха вовсе не собирается обрекать своего единственного ребенка на каторжный труд. Она твердо решила — у ее дочери будет все, чего