Учительница - Михаль Бен-Нафтали

Она была свободна и предоставлена самой себе. Никто ее не ждал, она ни к кому не испытывала привязанности. Она не позволит себе иметь семью, другую семью.

26

И все же семья у нее была. В те долгие месяцы после окончания войны, месяцы, которые Эльза провела в Ко в ожидании документов, давая частные уроки английского местным детям, Ян позаботился не только о нужных бумагах, но и о том, чтобы по прибытии она не попала в лагерь для перемещенных лиц в Атлите, так как у нее были родные, которые могли предоставить ей кров и позаботиться о ней. «Надеюсь, я не буду обузой. Начну поиски квартиры как можно скорее», – написала она Яну в одном из своих коротких писем. «Это не проблема, Элинька. Ты же знаешь, мы тебе рады».

Продолжительный период, который она провела с Яном, Ханой и Йоэлем, перед тем как сняла однокомнатную квартиру неподалеку, на улице Бен-Йехуда, почти полностью стерся из ее памяти. По мере того как она совершала сложное путешествие из Швейцарии к подошве итальянского сапога, где ей предстояло сесть на корабль, опасения только усиливались, сопровождаемые гнетущим недоумением по отношению к самой себе. Она не понимала, что с ней происходит, куда делись люди, населявшие ее душу; не может быть, чтобы они растворились и исчезли; их необъяснимое отсутствие терзало ее и опустошало. В порту Атлита к ней подошел незнакомый мужчина с серебристыми волосами и загорелым рябым лицом, ростом выше отца и не такой смуглый; он обнимал ее, целовал и плакал, неустанно гладил по плечам и твердил: «Сестренка, не могу поверить». А затем: «Хана и Йоэль ждут дома». Он подхватил оба ее чемодана и повел к раскаленному «форду тюдору». «Ты привыкнешь, тут тридцать градусов в тени, вот только тень надо еще поискать, – улыбнулся он, опуская стекла. – Всего каких-то полтора-два часа, и мы дома». В машине, видимо, пытаясь смягчить внезапно воцарившееся молчание, он показывал ей места, встречавшиеся по дороге: гору Кармель, Зихрон-Яаков и Биньямину, а также Нетанию и Герцлию, подробно описывая, чем отличается каждый тип поселения и почему они – он и Хана, родившаяся в Иерусалиме, – решили, несмотря ни на что, обосноваться в Тель-Авиве. «Думаю, Тель-Авив тебе понравится, – произнес Эрик, пытаясь вдохнуть в свои слова энтузиазм. – Вот где жизнь, – добавил он, имея в виду растущее количество автомобилей. – Тут кафе, театры, концерты; из всех городов Израиля этот город больше всего напоминает Европу. И пляж есть, Элинька; ты сможешь купаться в море. Ты ведь любишь плавать?»

В честь ее приезда они разгородили ширмой закрытую лоджию, выходившую в тихий переулок неподалеку от суетливой улицы Бен-Йехуда, чтобы у нее имелся свой собственный уголок. Поставили кровать, письменный стол и комод. Хана встретила Эльзу тепло. «Я так много о тебе слышала», – сказала она и повела на экскурсию по квартире, показывая, где что находится, чтобы Эльза чувствовала себя как дома; заметив, как она вытирает бусины пота со лба, Хана объяснила, что влажность проникает сквозь стены, и предложила держать по ночам лоджию открытой, чтобы впустить бриз, но при этом закрывать жалюзи, потому что раннее солнце может ее разбудить. «Придется привыкать, Эльза. В Иерусалиме воздух суше, а здесь ужасная влажность», – сказала Хана. Их глаза на мгновение встретились; Эльза пробормотала: «Красивая квартира», – и Хана почувствовала себя неловко от этого комплимента. «Маленькая, – поспешно отозвалась она. – Но для нас что надо, пока Йоэль не подрастет, – и тут же предложила перекусить. – Израильский ужин. Это то, что здесь обычно едят по вечерам, – извинилась она, выкладывая на пластиковый кухонный стол тонко нарезанный салат, белый сыр, хлеб и варенные вкрутую яйца. – Утром я отвожу Йоэля в его детский сад, оттуда иду на учебу. У тебя будет время привыкнуть, узнать Тель-Авив. Как я поняла, мы коллеги. Ты ведь преподаешь французский, да? – предприняла она еще одну попытку сближения. – Тебя наверняка попросят подтвердить квалификацию», – предостерегла она. «Эльза, должно быть, очень устала с дороги, рано пока говорить о практических вещах», – заметил Ян. Хана не сдавалась: «Йоэль так мечтал наконец-то встретиться со своей тетей по отцу. Поздоровайся с тетей Эльзой, Йоэли», – ее голос прозвучал на тон выше. Это сочетание, «тетя Эльза», почему-то резануло ей слух; она прищурилась и осталась сидеть как приклеенная, не подхватив на руки малыша, который устремил на нее вопросительный взгляд. Этот худенький мальчик, по-видимому, в большей степени унаследовал семейные черты Яна, чем Ханы; яркие глаза Яна, его улыбка, ямочки на щеках, так не сочетавшаяся с печалью, наполнявшей взгляд. Эльза неловко улыбнулась Хане. «Я не очень умею обращаться с детьми, – произнесла она с некоторым нетерпением. – По правде говоря, со взрослыми тоже не очень». Она сложила руки и прижала их к груди. «Это период адаптации, – быстро нашлась Хана. – После всего, через что ты прошла…» – добавила она и беспокойно посмотрела на Яна. «Думай, прежде чем говорить», – сказал Ян. «Ян всегда думает наперед, – улыбнулась Эльза. – Даже в детстве строил далеко идущие планы». Она спросила себя, где слышала эти слова, и тут же замолчала. «Таков уж его характер – все планировать, – поддержала ее Хана. – Когда мы только встретились в Иерусалиме, он уже рассуждал о том, где мы будем жить, что делать и сколько…» – «Эльза очень устала, она не хочет выслушивать истории о нашей жизни», – прервал ее Ян. «Все в порядке, – откликнулась Эльза, поспешив ей на помощь. – Я с удовольствием послушаю о вашей семье». Они смотрели на Йоэля, который теперь сидел на полу и водил карандашом по рассыпанным листам бумаги. «Тихий мальчик, – заметила Хана. – Может занимать себя часами. Хотя иногда ему скучно. Ему нужен братик или сестричка». – «Помню, как долго я ждал Эльзу, – сказал Ян. – Когда ты родилась, мне было почти десять, я был так счастлив». Эльза потыкала вилкой в тарелку, взяла ломтик огурца и стала медленно его жевать. «Ты не голодная?» – «У меня на корабле началась морская болезнь», – ответила Эльза. «Ты очень похудела, сестра». Она вспомнила, что, когда он покинул дом, она и вправду была полнее; провела рукой по волосам, вновь спрашивая себя, все ли с ней так, не покажется ли им, что она злится на что-то. А ведь он даже ни разу не заявил: «А я оказался прав», – ни в одном из писем, которые посылал в Швейцарию; ни разу даже отдаленно не высказался по этому поводу; но злилась она вовсе не на его рассудительность, которая ей так и не передалась